«Всех убиенных помяни, Россия…»

Что ты плачешь, глупая? Затем ли
Жгли отцы глаголом неземным
Все народы, города и земли,
Чтобы дети плакали над ним?

Жизнь отцов смешной была и ложной:

Только солнце, юность и любовь.
Мы же с каждой ветки придорожной
Собираем пригоршнями кровь.

Были раньше грешные скрижали:

Веруй в счастье, радуйся, люби…
А для нас святую начертали
Заповедь: укради и убий.

Сколько, Господи, земли и воли!

Каждый встречный наш — веселый труп
С красной чашей хохота и боли
У красиво посиневших губ.

Пой же, смейся! Благодарным взором

Путь отцов в веках благослови!
Мы умрем с тобою под забором,
Захлебнувшись весело в крови…

Глаза пьянели. И ласк качели

Светло летели в Твой буйный хмель —
Не о Тебе ли все льды звенели?
Метели пели не о Тебе ль?
В снегах жестоких такой высокий.
Голубоокий расцвел цветок.
Был холод строгий, а нас в потоки
Огня глубокий Твой взор увлек.
И так бескрыло в метели белой,
Кружась несмело, плыла любовь:
«Смотри, у милой змеится тело,
Смотри, у милой на пальцах кровь».
Но разве ждали печалей дали?
Но разве жала любви не жаль?
Не для Тебя ли все дни сгорали?
Все ночи лгали не для меня ль?

Когда любовь была заколота

Осенней молнией измен
И потекло с высоких стен
Ее расплеснутое золото, —
Я с мертвой девочкой в руках
Прильнул к порогу ртом пылающим,
Чтоб зовом вслед шагам пытающим
Не осквернить крылатый прах.
И сжег, распятый безнадежностью,
Я хрупкий труп в бессонный час
У сонных вод, где в первый раз
Ты заструилась гиблой нежностью…

Молодость

Упасть на копья дней и стыть.
Глотать крови замерзшей хлопья.
Не плакать, нет! — Тихонько выть,
Скребя душой плиту надгробья.
Лет изнасилованных муть
Выплевывать на грудь гнилую…
О, будь ты проклят, страшный путь,
Приведший в молодость такую!

* * *

С каждым днем…
Без зари сменялись ночи,
Без зари,
Черным злом обуглив очи,
Черным злом…
Тяжко бьет Твой, Боже, молот!
Тяжко бьет…
Отвори хоть нам, кто молод,
Отвори
Белый вход родного края,
Белый вход…
Посмотри — душа седая
В двадцать три…

Петру