Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 4

Она с силой распахнулась, отшвырнув в сторону миссис Миллер. Я кричал и плакал. У меня глаза заболели от яркого белого цвета стен. Я видел, как в углу миссис Миллер потирала голову, борясь со своими ощущениями. Пошатываясь, пьяница тряс моим клетчатым пальто и узорчатым свитером прямо перед ней. Потом он нагнулся, схватил меня за ноги и потащил из комнаты, посадив мне кучу заноз. Я бешено орал от страха.

За спиной начала кричать и ругаться миссис Миллер, но я не смог ничего разобрать, потому что мужчина сильно прижал меня к груди. Я отчаянно боролся и кричал. Потом я почувствовал, как меня качнуло, когда он потянулся, чтобы захлопнуть дверь.

Вырвавшись, я услышал, как он кричит.

— Я тебя, дуру, предупреждал, — причитал он, — предупреждал тебя. Я говорил, что пришло время…

Сквозь его причитания можно было различить несчастные всхлипы ужаса, доносившиеся из комнаты. Они оба кричали и плакали, пол стонал под ударами, дверь сотрясалась. Слышал я и какие-то другие звуки.

Словно все звуки в доме слились в какие-то комбинации, звучащие в полной дисгармонии друг с другом. Крики, хлопки и вопли страха сформировали слышимую иллюзию чьего-то присутствия.

Это было похоже на чье-то рычание, чье-то протяжное голодное дыхание.

А потом я кинулся прочь, крича от ужаса. По коже под футболкой у меня бегали мурашки. Я всхлипывал, меня тошнило. То и дело у меня вырывались прерывистые жалобные стоны. Я добрался до дома и лег в маминой комнате. Она прижала меня к себе, а я все плакал и плакал, сбивчиво рассказывая ей, что произошло, пока вконец не ослаб и не затих.

Мама ничего не сказала насчет миссис Миллер. В следующую среду мы рано поднялись и пошли в зоопарк. Мама и я. И в то самое время, когда я обычно стучался в дверь миссис Миллер, я смеялся над верблюдами. В другую среду мы пошли в кино, а еще через неделю мама осталась в постели, а меня отправила за сигаретами и хлебом в местный магазинчик. Я приготовил завтрак, и мы съели его в маминой спальне.

Друзья могли мне рассказать о том, что изменилось в желтом доме, но они молчали. А вскоре эта история вообще перестала их интересовать.

Несколько недель спустя я встретил ту азиатскую женщину. Она курила в парке со своими друзьями. К моему изумлению, она кивнула мне, а потом подошла, прервав своих собеседников.

— Как дела? — спросила она.

Я застенчиво кивнул в ответ и сказал, что все в порядке, спасибо.

Она кивнула и отошла.

Того разъяренного пьяницу я больше никогда не видел.

Вообще-то мне было у кого разузнать, что случилось с миссис Миллер. Всю эту историю я мог бы выведать, если бы только захотел. Незнакомые мне люди приходили и тихо разговаривали с мамой, озабоченно и с сожалением поглядывая на меня. Я мог бы их расспросить. Но все больше и больше я думал о своей собственной жизни. Я не хотел никаких деталей миссис Миллер.

Однажды я все-таки вернулся в желтый дом. Это было спустя год после того страшного утра. Стояла зима. Я помнил наш последний разговор с миссис Миллер, но теперь я чувствовал себя настолько повзрослевшим, что даже голова кружилась. Все случившееся казалось таким далеким.

Я прокрался в дом вечером, попробовал ключи, которые все еще были у меня. К моему удивлению, они подошли. В коридоре было промозгло и темно. Воняло еще сильнее, чем раньше. Я немного поколебался, а потом толкнул дверь комнаты миссис Миллер.

Она легко подалась и беззвучно открылась. Случайный сдавленный звук улицы прозвучал так далеко, что казался воспоминанием. Я вошел.

Миссис Миллер тщательно закрыла окна, до сих пор ни один луч света не мог проникнуть сюда с улицы. Было очень темно. Я подождал, пока не станет лучше видно благодаря электрическому свету в коридоре.

Я был совсем один.

Мое старое пальто и свитер валялись в углу комнаты с распростертыми рукавами. Меня передернуло, когда я их увидел. Я подошел и слегка до них дотронулся. Они были покрыты плесенью и влажной пылью.

Белая краска местами отслоилась. Все выглядело так, будто комната стояла в запустении уже несколько лет. Я не мог поверить, как сильно все разрушилось.

Я медленно поворачивался и осматривал стены. Я всматривался в хаотичные замысловатые узоры обвалившейся краски и сырой штукатурки. Они выглядели как карты и горный ландшафт.

Я очень долго всматривался в ту стену, которая была дальше всего от того места, где лежало пальто. Было очень холодно. Прошло немало времени, когда в обвалившейся краске я увидел очертания. Тупое любопытство, оказавшееся сильнее всякого страха, подвело меня ближе.

На осыпающейся поверхности стены растянулась целая анатомия трещин, которые, под определенным углом и освещенные бликами света, очертаниями напоминали женщину. Пока я смотрел, они приобретали все более четкую форму. Потом я перестал видеть лишние линии и без всякого усилия сфокусировал внимание на нужных мне. Я видел женщину, которая смотрела на меня.

Я мог разобрать выражение ее лица. Кусок гнили, который был ее лицом, выглядел так, словно она кричала.