Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 4

— Ради Бога, скажите, что тут произошло? — промямлил я странно задребезжавшим голосом, потому что увидел, что лицо моряка залито слезами.

Не говоря ни слова, он увлек меня в каюту. Я увидел, что на одной из коек распростерлось неподвижное тело.

Ко мне сразу полностью вернулось сознание; я невольно схватился за сердце, потому что узнал страшно изуродованную голову Стивенса. Желлевин поднес к моим губам стакан. Я услышал его шепот:

— Это конец.

— Это конец. Конец… — негромко повторил я, пытаясь сообразить, что же все-таки произошло на судне.

Желлевин положил свежий компресс на голову матроса.

— Где Фриар Тукк? — спросил я.

Желлевин разразился бурными рыданиями.

— Как все остальные… он… Мы больше никогда не увидим его!

Голосом, прерывающимся от слез, он рассказал мне то немногое, что знал сам.

Все произошло с той же безумной скоростью, как и все предыдущие трагедии, составлявшие основу нашего теперешнего существования.

Желлевин был занят внизу проверкой маслопровода, когда внезапно услышал раздавшиеся на палубе крики о помощи. Взлетев наверх по трапу, он увидел Стивенса, в течение нескольких мгновений яростно отбивавшегося от охватившего его со всех сторон серебристого полупрозрачного шара и тут же рухнувшего на палубу и застывшего без движения. Вокруг мачты валялись принадлежности для починки парусов, но самого Фриара Тукка не было видно. Стрингер по левому борту был окрашен кровью. Я валялся без сознания, приткнувшись к рубке. И это было все, что он увидел и мог сообщить мне.

— Может быть, Стивенс расскажет нам еще что-нибудь, если придет в себя, — слабым голосом промолвил я.

— Придет в себя! — горько повторил Желлевин. — Его тело — это кошмарный мешок, заполненный раздробленными костями и раздавленными внутренностями. Он дышит до сих пор только благодаря своему атлетическому телосложению, но по сути он уже мертв, мертв, как и все остальные.

Мы предоставили шхуне возможность плыть в соответствии с ее фантазиями; «Майнцский Псалтырь» нес весьма небольшую парусность, и его сносило в дрейфе почти на столько же, на сколько он продвигался вперед.

— Все свидетельствует о том, что опасность грозит только тем, кто находится на палубе, — сказал Желлевин, словно рассуждая про себя.

Когда наступил вечер, мы забаррикадировались в моей каюте.

Дыхание Стивенса было настолько хриплым, что слушать его было просто невыносимо. Приходилось то и дело вытирать ему губы, покрывавшиеся кровавой слюной.

— Я не буду спать, — сказал я.

— Я тоже, — решил Желлевин.

Мы плотно закрыли и завинтили иллюминаторы, несмотря на застоявшийся в каюте тяжелый воздух. Судно испытывало слабую бортовую качку.

Около двух часов ночи, когда неудержимое оцепенение спутало мои мысли и полный кошмаров полусон начал овладевать мной, я внезапно очнулся.

Желлевин бодрствовал; он не сводил полный ужаса взгляд с деревянного потолка каюты.

— Кто-то ходит по палубе, — едва слышно прохрипел он.

Я схватился за карабин.

— К чему это? Оружие здесь не поможет. Нам лучше оставаться внизу. Ах, черт, — воскликнул он. — Там уже перестали стесняться!

Палуба гудела от быстрых тяжелых шагов. Можно было подумать, что там передвигается в разных направлениях множество людей, выполняющих какую-то работу.

— Я так и думал, — добавил Желлевин. Он криво ухмыльнулся. — Вот мы и стали рантье — там работают за нас.

Звуки на палубе стали более определенными. Скрипел штурвал; очевидно, выполнялся сложный маневр при встречном ветре.

— Они отдают паруса!

— Проклятье!

«Псалтырь» резко клюнул носом, затем дал сильный крен на правый борт.

— Мы идем галсом триборд. И это при таком ветре! — прокомментировал Желлевин. — Эти существа — настоящие чудовища, опьяненные жаждой крови и убийства, но они — прекрасные моряки. Не каждый известный яхтсмен Англии на яхте прошлогоднего выпуска осмелился бы идти так круто к ветру. И что же это доказывает? — спросил он с профессорским видом.

Я безнадежно махнул рукой, перестав понимать хоть что-нибудь.

— Это доказывает, что у нас имеется точное место назначения, и они хотят, чтобы мы обязательно прибыли туда.

Я подумал и сказал в свою очередь:

— И что это не демоны и не привидения, а такие же существа, как мы с вами.

— О, это, пожалуй, слишком смелое предположение.

— Я неточно выразился. Я просто имел в виду, что это материальные существа, располагающие лишь естественными силами.

— В этом, — холодно заметил Желлевин, — я никогда не сомневался.

Примерно в пять утра был выполнен еще один маневр, снова заставивший шхуну испытать сильную бортовую качку. Желлевин открыл иллюминатор: грязная заря едва просачивалась сквозь густую облачность.

Мы осторожно поднялись на палубу. Она была пустой и чистой.

Судно лежало в дрейфе.

* * *

Прошли два спокойных дня.

Ночные маневры не возобновлялись, но Желлевин отметил, что нас несет очень сильное течение, увлекающее шхуну в направлении, которое можно было определить, как северо-западное.

Стивенс все еще дышал, но все слабее и слабее.