Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 4

С этим словами он встал и подошел ко мне. Но, говоря «встал», я выражаюсь неточно. Потому что на всем протяжении своего рассказа, все это время он толком не сидел и даже не полусидел. Нет, он лишь привалился к массивному обломку скалы, но я понял это только теперь, когда он отделился от камня, став при этом чуть выше, но ненамного, прежде чем двинуться в мою сторону.

Все еще оцепенев, как под гипнозом, я замер с открытым ртом, не в силах шевельнуться. Я попытался было издать хоть какой-то членораздельный звук, но разом забыл все слова и потому молчал. Затем я снова сел, уронив пожитки себе на дрожащие колени. Мое никчемное ружье так и стояло рядом, прислоненное к камню — никчемное, потому что я не находил в себе сил протянуть за ним руку, да и не хотел будоражить этого безумца (или это существо?), и без того уже взбудораженного донельзя.

— Но видите, — он будто выкашливал слова и, наклонившись совсем близко, обдал меня отвратительным смрадом гниющих водорослей, — даже сейчас я не могу удержаться… Меня все равно тянет к этой земле, такой манящей, но недоступной. Ведь я не могу — не имею права — оставаться здесь, в вашем мире, который принадлежит людям по праву рождения. Мой мир теперь не здесь, он там, далеко… в глубинах!

— Я… я… — кое-как сумел я выдавить, чуть было не задохнувшись от этой попытки, заикаясь и бессмысленно повторяя слова, но он оборвал:

— Нет, нет — не нужно мне «я… якать»! Молчите — и просто смотрите! Потому что хотя я все вам рассказал и даже заплатил, чтобы вы выслушали меня, но пока еще почти ничем не подтвердил свои слова. Остается предъявить доказательства — напоследок. А засим прощайте…

С этими словами он улыбнулся (если можно улыбкой назвать то, что он проделал со своей кошмарной физиономией), и я увидел зубы за его жирными рыбьими губами — очень мелкие, треугольные и острые, как у пираньи. Затем, издав булькающий звук — то ли смех, то ли рыдание, он, наконец, повернулся, чтобы уйти. Тут ко мне вернулась-таки способность двигаться и я сделал то, чего он от меня требовал: повернул голову и следил за каждым его движением, пока он развернулся и направился к потемневшему морю. Все случилось так, как он сказал, — напоследок я получил доказательство.

Да, он развернулся, и тогда я воочию убедился, что глубоко заблуждался. Все это время я думал, что он облачен в плащ или сутану. Ошибка! На самом деле этот окутывающий его со всех сторон пурпурный покров был частью его самого: да, это, пожалуй, была мантия, но никоим образом не предмет одежды. Скорее, можно сравнить это с мантией моллюска — мягким наружным покровом вроде «кожаного» мешка осьминога или защитной складки у улиток. Капюшон, теперь откинутый назад, оказался частью этой складки, и уродливой формы голова под ним…

… похожая на голову рыбы или лягушки, с этим выпяченным бородавчатым пузырем… и шея с этими трепещущими жаберными щелями… и это лицо, когда он обернулся напоследок… эти восемь закрученных отметин, которые поначалу казались мне татуировками или рубцами, — но нет, ничего подобного, это были корявые, дюймов двенадцати длиной, щупальца, которые теперь раскрутились и шевелились! На самое ужасное случилось, когда его мантия приподнялась, будто юбка, подрагивая от соприкосновения с влажным песком на берегу… я увидел его тело, громадное, грузное и все же какое-то усеченное, как обрубок. Его поддерживали (я не могу точно сказать, сколько их было) жирные, иссиня-черные щупальца — это было похоже на кишащее гнездо потревоженных змей, блестящих, злобных. А над тем, что было, по всей вероятностью, нижними конечностями, мне открылись верхние — мягкие, пурпурные, тоже ничем не походившие на нормальные человеческие руки! Я смотрел на след, оставленный на песке массой извивающихся щупальцев, зигзаги и волнообразные узоры — я уже видел их и решил, что это след бревна, которое раньше тащили по берегу юнцы, чтобы снова бросить его в море. Теперь мне стало ясно, что это след существа, которое выбралось из воды и ползло по берегу, пока я плавал!

И вот, наконец, он возвращался в свою стихию, оставив меня в живых, целым и невредимым, хотя и потрясенным до глубины души и не уверенным, что все это мне не снится. Но в этот миг, в самом конце, произошло еще нечто, что как бы собрало воедино все, до тех пор виденное мной, и высветило жуткую, леденящую кровь картину, которая отпечаталась в моей памяти навечно. А речь идет всего-навсего вот о чем: уже окунувшись в воду, это создание, этот оборотень обернулся ко мне и помахал на прощание. Но чем же, если у него не было рук? Отвечу: махал он самим своим чудовищным лицом! Не помню, как я выбирался оттуда, карабкался по отвесным утесам, как вернулся в пансионат, но потом пережитое преследовало меня в неизбежных снах. Вероятно, следовало зашвырнуть золотой медальон в морскую пучину, но я этого не сделал. Как и прочие образчики из моей коллекции, эта вещица обладает несказанной притягательной силой. И, возможно, как ни противлюсь я, не желая с этим мириться, на то есть веская причина.