— Доктор, со мной ничего не случилось. Это мой дядя, Дон Себастьян де Ривера. Мы последние оставшиеся в живых представители старой калифорнийской семьи латиноамериканского происхождения. С тех пор, как умерли мои родители, когда я была еще ребенком, Дон Себастьян был моим опекуном и моим дорогим другом. Теперь он страдает от ужасной вещи — отвратительного проклятия — и поэтому я пришла к вам за помощью. Никто больше не сможет помочь; мой дядя запрещает это.
— В самом деле? И в чем проблема?
Дона Тереза опустила голову, скрыв блестящие темные глаза за густыми ресницами.
— Звучит смешно — он боится темноты.
Когда Зарнак ничего не ответил, молодая женщина продолжила торопливо говорить:
— Он не всегда был таким! Когда я была намного моложе, он владел огромными землями в южной Калифорнии, в округе Сантьяго. Он был владельцем ранчо, как и вся наша семья в течение многих, многих поколений. Он был высоким, сильным, настоящим человеком-львом, не боялся ни бога, ни человека, ни дьявола.
— А теперь? — мягко спросил Зарнак. Девушка подняла на него выразительные глаза.
— Теперь он старик, хотя все еще в расцвете сил, — содрогающийся трус, который прячется от темноты; изможденный, привыкший к наркотикам, скрюченный — постаревший раньше времени. Сгорбившийся, словно под тяжестью какой-то страшной и безымянной вины…
— Вы говорите, что ваш дядя боится темноты. Вы можете уточнить?
Она нервно сцепила руки.
— Это был наш священник, именно он попросил меня навестить вас — отец Ксавьер…
— Я знаю его хорошо; отличный человек и прекрасный священник. Пожалуйста, продолжайте.
— Это началось около семи лет назад. В то время я была чуть старше ребенка. Вы должны понять, доктор: наша семья имела ранчо в десять тысяч акров еще со времен первых испанцев. Мы выращивали овец, крупный рогатый скот, зерно. Мой дядя был настоящим человеком-быком; я видела, как он убил гремучую змею голыми руками; однажды он убил гризли тем, что вы называете ножом Боуи. Никогда в жизни он не испытывал горечи страха, теперь же он сжимается за закрытыми шторами, когда падает ночь, надеясь на огонь тысячи свечей, чтобы удержать ночь подальше от себя…
Зарнак ненадолго задумался.
— Ваш дядя обращался к врачам? К психиатру?
— Семейный врач назначил снадобья, тоники и длительный отдых. Мой дядя Дон Себастьян презирает аналитиков. Он считает их немногим более чем колдунами.
— Я немного больше, чем колдун, — с легкой улыбкой заметил Антон Зарнак. — Но, пожалуйста, продолжайте; расскажите мне больше. Любые детали, которые приходят на ум, могут помочь, подскажут ключ…
— Я думаю, что все это началось, когда мой дядя открыл старый индийский курган, который на протяжении столетий стоял на нашей собственности, все многие годы, что мы владели землей, — сказала Дона Тереза. — Я думаю, что он был построен племенем, называемым Мутсун, давно вымершим, по крайней мере, в Калифорнии. Именно после того вторжения в святыню древних мертвецов мой дядя начал меняться.
Какая-то настороженность мелькнула за бесстрастным взглядом Зарнака после упоминания о кургане Мутсун. Он сделал короткую записку в блокноте своей маленькой аккуратной рукой.
— Было ли что-то интересное обнаружено в кургане? — спросил он. Девушка пожала плечами:
— Я не знаю, может быть, антрополог смог бы найти там вещи, представляющие интерес или ценность. Я полагаю, это была могила какого-то старого шамана Мутсун или доктора-призрака или медика, как вы бы его назвали. Мой дядя обнаружил глиняные горшки, разбросанные бусины, скорлупу, кости. Шаман хорошо сохранился, почти как египетская мумия. Но останки, как я помню, превратились в пыль, когда открыли могилу и туда проник воздух.
— Что-нибудь еще было найдено в этой гробнице?
— Ювелирные изделия из чеканной меди — серебряные браслеты с шипами, усеянные полированной бирюзой — был странный нагрудный кулон, вырезанный из черного вулканического стекла…
— Обсидиан? Это интересно, — прокомментировал Зарнак.
— Через несколько месяцев после вскрытия кургана, мой дядя начал проявлять особые стремления, чтобы избежать темноты. В течение года он внезапно продал всю нашу землю сопернику и привез меня сюда на восток. Я надеялась, что мы переедем в Сан-Франциско, город, который мне очень нравится, но нет, мы должны были оставить просторы всего нашего континента между нами и нашим родовым домом. Мы сняли домик на прекрасной усаженной деревьями улице у бульвара Парка и с тех пор живем в уединении.
— Пока здоровье вашего дяди не пошло на убыль?
— За эти семь лет он сморщился и превратился в старика, хрупкого и страшного. Я уверена, это не физическое заболевание; семейный врач уверяет меня, что это всего лишь нервы. Как я уже упоминала, дядя отказывается консультироваться с психиатром. Даже со священником; я хороший католик, я надеюсь. Мой дядя безразличен к Церкви, он поддерживает ее, но редко посещает. Он не был на исповеди в течение многих лет, как я помню. Иногда я боюсь за его душу.
— Расскажите мне побольше о его страхе перед темнотой.