Он ткнул пальцем мне в грудь, заговорил быстрым, злым шепотом:
— Послушай… я хочу, чтобы ты уяснил одну вещь. Мама сейчас не имеет значения. Я не имею значения. Ты — тоже не имеешь значения. Только книга, только эта чертова книга важна. Знаешь, что это?
— Нет.
— Это «Аль-Азиф»… «Некрономикон», будь он неладен! Но не та исправленная, тщательно порезанная версия, которую вам вслух читают в школе. Нет, это — оригинал, «Книга Скорби». Тот самый текст, который безумный старикашка Альхазред написал сотни лет назад. Текст, объясняющий, как призывать Древних в наш мир и как контролировать их! Вот в чем дело! Здесь описаны ритуалы, позволяющие защищаться от воли гребаного Козлища, повелевать им, даже отправлять обратно в бездну! Понимаешь?! Эти ритуалы очень опасны и сложны, но вполне осуществимы. Мы можем избавиться от них! Поэтому-то они так тщательно исправили «Некрономикон». Переписали заново, считай. Поэтому они и явились сюда: они боятся. У Элиота почти десять лет ушло на то, чтобы восстановить первоначальный текст и создать копию, которую ты держишь. Могу поспорить, эти ребята снаружи и их хозяева исполнили бы любое твое желание, чтобы заполучить ее…
— Пап?
— А?
— Ты ведь не фермер, да?
— Нет, сын. Я ученый. Лингвист. Когда-то был им, по крайней мере. А теперь… теперь я, видимо, предатель и заговорщик.
Он взглянул на часы:
— Сейчас. Вот…
Снаружи, с другой стороны дома, что-то оглушительно затрещало. Механический, бездушный, но очень громкий звук, от которого, казалось, вибрировали даже стены. Спустя несколько секунд до меня дошло: пулеметная очередь.
— Тройка задаст им жару! — процедил отец и, прежде чем я успел удивиться, схватил меня за локоть. — Это отвлечет их ненадолго. Нам пора уходить!
Ударом ноги он выбил ставень и выскользнул из окна наружу. Я прыгнул следом. Не знаю, чего во мне в тот момент было больше: страха за свою жизнь, скорби по матери или гордости за отца, оказавшегося вдруг чем-то вроде сказочного героя. Не помню. Это произошло так давно.
Мы побежали через поле, но не успели сделать и десяти шагов, как из-за угла вывернул человек в коричневом плаще и коричневой шляпе, из-под которой на нас равнодушно пялился противогаз. Мы увидели друг друга одновременно, однако отец выстрелил первым. Пуля угодила в шею, и враг опрокинулся навзничь, не издав ни звука.
Отец в три прыжка оказался рядом, сдернул с него маску и забрал оружие — пехотный пистолет-пулемет. Запачканный еще горячей кровью противогаз он сунул мне, приказал:
— Надевай, быстро! — и, как только я справился с задачей, вновь потащил за собой.
Мы направлялись через поле к лесу. Темноту позади разрезали лучи белого света, бьющие с зависшего над домом винтолета. Пулеметные очереди кромсали тишину в клочья, и крики умирающих смешивались со все набирающими силу колдовскими песнопениями, насквозь пропитавшими отступающую ночь.
Враг словно бы возник из них, соткался из мрака и беспросветных слов, звучавших, казалось, сразу со всех сторон. Он появился впереди и, прежде чем отец успел поднять пистолет, с размаху метнул в нас что-то. Тявкнул выстрел, голова алхимика дернулась, шляпа полетела в траву, сам он повалился следом. Но это уже не имело значения — стеклянная колба с кулак размером, брошенная им, разбилась у наших ног, выпустив облако густого темного пара.
Отец вытолкнул меня вперед, подхватил под ребра и, совершив несколько широких прыжков, упал вместе со мной в заросли полыни. Он хрипел, на губах выступила белая пена, вены на шее чудовищно вздулись и пульсировали.
— Иди, — проскрипел он, вцепившись скрюченными пальцами в щеки. — Беги. Книга…
Я не стал испытывать судьбу. Припустил к лесу, благо что до него оставалось не больше пятидесяти метров. Достигнув опушки и забившись в кусты, я стащил с головы противогаз. Некоторое время сидел там, укрывшись в густых тенях, собирался с мыслями и наблюдал, как Особый алхимический корпус с помощью огнеметов стирает нашу ферму с лица земли. Полчаса спустя, когда безликие фигуры в коричневых плащах принялись прочесывать поле, я покинул убежище.
Именно тогда, за несколько мгновений до наступления рассвета, в недолговечном, но прекрасном сером лабиринте леса он(а) и встретил(а) меня. Я шел, не разбирая дороги, спеша оказаться как можно дальше от кошмара, что разрушил мою жизнь, словно хрупкое птичье гнездо. Слезы душили меня. Осознание произошедшего постепенно заполняло собой разум, убивая всякую волю к дальнейшему существованию.
А потом я остановился, поднял взгляд. Он(а) стоял(а) предо мной, порождение теней и запредельного безумия. Чуждость этого существа нашему миру была такова, что взрослый человек, узрев его, наверняка бы ослеп или лишился рассудка. Но мое детское, сожженное страшным горем сознание приняло увиденное как данность. И многочисленные пасти, и бескостные конечности, и вывернутые назад ноги. Песнопения алхимиков достигли цели. Их услышали, и на них ответили.