Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6

Сесиль посмотрела на меня с полным недоумением. И тут я услышал ее версию событий.

Первого февраля ей, якобы, позвонил мой дядя Инек Уэйн, попросил передать от меня, что переезд пока откладывается. Ты, мол, в больнице, в инфекционном отделении и туда все равно никого не пускают. Да и ходить ты не слишком можешь, так что ехать пока не надо. Через недельку, говорит, позвонит твой Джорджи и всё будет замечательно. А потом звонит через несколько дней и говорит: помер Джорджи, как и не было вовсе. Да, ещё и подчеркнул: прах над Атлантическим океаном развеяли, такова была воля покойного.

Придумал же: «над Атлантическим океаном». Вот дядю Инека я бы тоже в темном переулке встретил с удовольствием, как того жирного Сингари, и с теми же точно целями.

Сесиль утверждает, что в Плимут не ездила. Вообще никогда. Никаких денег ей никто не давал. А отцу на операцию деньги нашлись. На днях, через одну из ветеранских благотворительных организаций. Ветераны не забыли еще, оказывается, лейтенанта Бернара, который в одиночку вытащил из под огня вьетконговцев двадцать своих раненых товарищей.

Поговорили мы с Сесиль и вижу я, что не врёт моя жена. Честно всё говорит. Как же это может быть?

Вариант один: там с самого начала была какая-то подставная девка. А меня загипнотизировали… Или заколдовали?

Вариант два: я разучился видеть, когда Сесиль врёт, а когда правду говорит. Вот это было бы совсем плохо!

Поговорили мы, и я предложил: а пойдем-ка на улицу. Дождь как всегда, и всё такое, но она согласилась. Идём мимо церкви, я ей: давай зайдём. Она удивилась до глубины души: ты в церковь хочешь зайти? Да еще и в католическую…

А какая разница, католическая она или какая там ещё? Главное, чтобы с Богом там поговорить можно было, а не с чертями какими-нибудь из водных глубин или с высокогорных ледников.

Нормальный чтобы был Бог. Пусть даже такой наивный, как в детстве: с большой белой бородой и среди облаков. Потому что на кого-то нам ведь нужно опираться. И с Куртом я сейчас не согласен. Иисус за нас умер, а не за каких-то посторонних. Может, он и зря это сделал — но ведь за нас. Так что надо относиться к его жертве с уважением.

Мы переехали на Средний Запад, я поступил в колледж, подрабатываю в автомастерской. Сесилия заканчивает курсы парикмахеров, скоро начнет работать. Денег у нас маловато, но не голодаем. Курта Кобейна мы больше не слушаем. Не то чтобы из принципа, просто не хочется.

Шаман оставлял мне листок с длинным телефоном, по которому к нему можно было бы дозвониться в его родной Кизил-Сити. Но листок этот куда-то подевался, никак не могу найти.

Одна есть у меня проблема. Иногда смотрю я на Сесиль и кажется мне, что это и не она вовсе, а какая-то чужая, посторонняя женщина. Встряхну головой — и наваждение проходит. А потом опять — нахлынет, и страшно мне становится. Кто она на самом деле?

Да сам я, кто я?

Вот, закончил я свою рукопись. Издавать или даже хранить её для себя я не собираюсь. Зачем? Пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а в моих заметках мертвецов набралось уже довольно много.

Отнесу рукопись на берег реки и сожгу. Пусть пепел унесёт ветерком в воду. И пусть читают её в воде мудрые рыбы и пусть знают, какой странной бывает иногда жизнь человека.

США, Средний Запад, 1998

2016

Андрей Васильевич Рахметов АЛЬПИНИСТ

На второй день подъема у Бартона исчез мизинец.

Бартон заметил это не сразу. Проснувшись, он сложил спальный мешок и сел завтракать. Из рюкзака появилась банка консервированных бобов, затем бутылка с водой. Пытаясь управиться с консервным ножом, Бартон осознал, что левая рука плохо слушается его. Ощущение было непривычным. Встревоженный, Бартон поднес ладонь к глазам. Так и есть: левый мизинец истаял за ночь. Раны не было, лишь гладкая кожа, обтягивающая сустав. Словно пальца никогда и не существовало.

Бартон встревожился. Разумеется, он знал об опасностях, подстерегающих альпиниста во время подъема на Гору. Но это была его мечта — подняться хоть на сантиметр выше, чем другие, побить рекорд, поставленный Рамси Дженевеллом. Бартон начал грезить об этом еще в школе, в начальных классах. Его обогнали. Некто Фредрик Лоу поднялся на пятьдесят три метра выше Дженевелла; Бартону в том году исполнилось шестнадцать.

Подступиться к Горе Бартон смог только в двадцать пять лет. Туда не пускали кого попало — требовалось разрешение от Совета альпинистов. Большая часть сбережений Бартона ушла именно на эту маленькую желтую бумажку; сейчас она лежала у него в кармане.

Стоя перед Горой, Бартон чувствовал благоговение. Сверкающей антрацитовой иглой она поднималась вверх, пронзая небеса, уходя в космос, куда-то в запредельные, пустые дали, где нет места людям. Существ, что порой спускались с Горы, безжалостно истребляли: иррациональный страх перед ними был слишком велик.

Бартону не хотелось бы встретиться с чужими.

Он проверил рюкзак — вроде не болтается, плотно сидит — затем вздохнул, пробормотал «С богом!» и утопил кнопку подъема. Ноги оторвались от земли. В желудке что-то перевернулось.