Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения

Пока я осматривал механика, он не прекращал нашептывать что-то на немецком, разбавляя его русскими ругательствами. Я к словам не прислушивался — воспаленные веки, изъязвленные губы и гортань, одышка, влажные хрипы в легких говорили сами за себя. Мои глаза тоже начали слезиться, а в горле запершило.

— Вам надо уйти отсюда! — попытался я привести в чувство Гельмута, дал нашатырь, хоть в его случае он мог вызвать дополнительное раздражение слизистых. — Немедленно!

Он попытался сфокусироваться на мне:

— Найн! Здесь… тихо.

Вокруг лязгало и рокотало, и, чтобы понять Гельмута, приходилось напрягать слух — странное понимание тишины. Я потянул его за предплечье, но механик отдернул руку:

— Иди сам. Ты здесь — ради нее. Здесь все — ради нее. Ради суки. Будь проклят тот день, когда она пришла на зов Странника…

Он вновь закашлялся — булькающе, отхаркивая кровь и зеленоватую мокроту. Я попытался хотя бы отодвинуть Гельмута от двери — кислотный запах исходил именно оттуда, — но механик принялся отбиваться.

Оставлять его тут было нельзя — я бросился обратно в жилой отсек за помощью.

Обстановка там не изменилась — матросы продолжали расслабленно ничего не делать, но, быть может, выглядели при этом чуть более блаженными, чем раньше. И старпом наконец покончил с макаронами.

Вдохнув свежего по сравнению с моторным отделением воздуха, я и сам испытал подобие эйфории. Нужно было действовать.

— Яков, надо срочно вытаскивать механика!

Я встряхнул старпома, выводя из полудремы.

— Отстань, доктор. Здесь каждый на своем месте… согласно расписанию. Каждый делает своё дело.

— Какое, к чертям собачьим, дело? В дизельном отсеке — очаг химического поражения. Что там у вас за дальним шлюзом?

— Последний отсек. Раньше были электродвигатели и аккумуляторная. Только, доктор, не надо тебе туда.

— Почему?

— Нельзя. Туда никому нельзя. Сядь отдохни. — Яков расслабленно уронил руку на скамью.

Фрагменты картинки становились на свои места. Не знаю, что за секретную систему для работы дизельных двигателей под водой они здесь изобрели, но работала она явно не так, как надо. Вдобавок — необслуживаемые аккумуляторы. Только объяснять это Якову было бессмысленно. Быть может, хотя бы у капитана осталась толика здравого смысла? Хотя бы толика!

Я дернул рукояти затворов, открыл шлюз и, не обращая внимания на предостерегающий возглас старпома, бросился в командный отсек. Казалось, свет ударил мне в глаза, адреналин придал сил — видимо, качка действительно прекратилась, и морская болезнь отпустила окончательно. Если бы мне сказали, что у меня за спиной выросли крылья, я бы не удивился.

Марина пела. Как вода кристального родника, срывающаяся с горного пика. Как бриз над пенящимися верхушками волн. Как листва пальм на берегах лазурных лагун. Но едва уловимое пение прерывалось ритмичными звуками ударов.

Ван Страатен хлестал девушку портупеей — монотонно и размеренно, словно колол дрова. Я развернул его на себя:

— Капитан, прекратите! Она больной человек, я вам уже объяснял! Еще один больной — в моторном отсеке! Гельмут, у него отек легких, отравление парами аккумуляторной кислоты. Это только начало. Кашель Марины, скорее всего, по этой же причине. И это не самое страшное — главную опасность представляет выхлопная система наших дизелей. Как врач заявляю — корабль интоксицирован! Немедленное всплытие, проветривание отсеков, очистка электродвигательного отделения…

Марина за спиной капитана всхлипнула.

— Уйдите прочь, — спокойно ответил Ван Страатен, — вон отсюда, — и толкнул меня в грудь.

Я запнулся — в этой лодке постоянно за что-то цепляешься, — задел на столе какие-то железки и упал навзничь, а капитан снова занес ремень над девушкой. Пелена окончательно спала с глаз — передо мной обычный маньяк, капитан отравленной команды. Еще один больной, подавивший своей волей кучку несчастных. Я с удивлением обнаружил возле своей ладони кобуру — вероятно, Ван Страатен, прежде чем начать истязания, снял ее с портупеи и положил на стол, а я сгреб, падая. Капитан, или сама Судьба, не оставлял мне выбора.

Не задумываясь, что могу попасть в Марину, я выхватил «люгер», и трижды выстрелил в ее мучителя. В пространстве лодки выстрелы прозвучали подобно взрывам вселенных.

Никогда до этого не убивал людей. Оказывается — это просто. Я отбросил пистолет и подошел к Марине. Широко раскрытые глаза, приоткрытый рот, прижатые к груди ладони. Она больше не пела, только как затравленный зверек смотрела на меня снизу вверх. Какая же она маленькая и хрупкая. Я обнял девушку, прижал к себе, погладил по волосам:

— Все, Марина, все.

Она облегченно выдохнула, положила ладони мне на плечи. Я вдруг почувствовал себя героем приключенческих романов Рафаэля Саббатини — повергнувший злодея капитана, на палубе захваченного корабля, сжимающий в объятиях спасенную красавицу.

Звякнула цепочка, сковывавшая лодыжку девушки. Марина прижала колено к моей пояснице, подтянулась, наши лица оказались на одной линии. Ее глаза — один зрачок больше, другой меньше — запульсировали перед моими глазами.

— Марина…