Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения

Неделя подготовки выдалась тяжёлой. Количество еды я сокращал постепенно, но всё равно ощущал апатию и частую головную боль. Чтобы не заработать проблем с желудком, я стал пить много воды, и через несколько дней почувствовал себя лучше. Головные боли прошли, апатия сменилась умиротворением, появилось ощущение лёгкости, и я даже почувствовал прилив сил, хотя ещё недавно с трудом справлялся со своими обязанностями на маяке. Ночные бдения, похожие на продолжительные медитации, тоже оказали на меня удивительное влияние. Каждую ночь я зажигал в бронзовой кадильнице перед триадой идолов благовония из склянки с надписью «Zkauba». Это действо я сопровождал усердными попытками чтения неудобопроизносимых заклинаний, к которым быстро подобрал ключик, вспомнив, какие напевы разносились из закрытого кабинета отца. Акцентируя своё внимание на гласных и переходах согласных в строках заклинаний, при некоторой практике, я смог воспроизвести слышанный ранее речитатив на длительных выдохах. От этого мой разум, одурманенный дымом благовоний, погружался в транс, и каменные идолы высились передо мной колоссами, наполнялись мистическим свечением, подобным арктическому сиянию, и оживали. Они медленно плыли средь мириад звёзд в чёрной космической бездне и нашёптывали мне о далёких мирах, сотворённых Владыками Древности, об их могуществе и мудрости, заключённых в оковах сна, и о грядущем пробуждении.

Наконец семь дней миновали, и моя подготовка была завершена. Настало время ритуала. Ещё с самого утра небо затянули облака, а к полудню воды, окружавшие маяк, сковал штиль. Следуя прочитанным указаниям, я провёл большим пальцем по лбу, вверх от бровей, нанеся на кожу бурую мазь из алебастрового сосуда. Через несколько минут область лба начало жечь, краски окружавших меня предметов стали ярче, а три идола вспыхнули мистическим свечением как в моих видениях. Вероятно, мазь содержала некий алкалоид, от которого у меня начались галлюцинации, но это меня не могло остановить, и я поспешил к основанию маяка на пристань.

Оказалось, что к вечеру на воду лёг густой туман, как и в ночь исчезновения отца. Тем не менее, я решил не включать противотуманную сирену, иначе она заглушала бы меня. Однако огонь на маяке я предусмотрительно зажёг, тем самым, оставив путеводную нить в лабиринте тумана. Отвязав лодку и сориентировавшись по компасу, я отчалил. Туман был настолько густой, что даже при сильном свете фонаря в приделах вытянутой руки не было видно ни зги, так что через пару десятков футов даже огонь маяка стал меркнуть. Оставив вёсла, я встал в небольшой лодке, и, вынув из-за пазухи лист с текстом ритуала, сделал глубокий вдох, за которым наполнил туман мистическими вибрациями. Как только вновь воцарилась тишина, я вознёс руку, складывая пальцы в причудливом знаке, отчего пелена как будто ожившего тумана пришла в движение и сперва расступилась в стороны, а затем медленно обвилась вокруг лодки, сделав свет фонаря еле различимым.

Я опустился в лодку, пытаясь нащупать металлический корпус фонаря, но к своему ужасу задел его рукой. Издав гулкий всплеск, он погас навсегда. Окутанный туманом, в кромешной тьме, я не видел ничего, казалось, что всё, включая моё тело, растворилось в чёрной бездне, и остался лишь разум, погружённый в забвение. «Неужели мою душу поглотили Шогготы, и я теперь вечно буду пребывать в пустоте?!», — с этой мыслью я невольно закрыл руками лицо. Однако именно это действие дало мне понять, что тело моё всё ещё существует, а значит, окружавшая меня тьма была порождена всего лишь туманом и ночной мглой. Я отнял руки от лица, оставив глаза закрытыми, и в то же мгновение заметил, как от меня далеко вперёд протянулась фосфоресцирующая дорожка. Это не было ни сиянием луны, ни огнём маяка — дорожка была тем же мистическим свечением, какое исходило от идолов. Не открывая глаз из-за боязни, что видение исчезнет, я осторожно нащупал вёсла и двинулся по намеченному пути.