Вселенная номер два

Настя присмотрелась – и вдруг поняла, что младенец держится за сосок не губами, а острыми мелкими зубками, которые буквально впились в женскую плоть. Настя отшатнулась – ей показалось, что губы младенца запачканы кровью!

– Берешь деньги? – как сомнамбула, поинтересовалась женщина.

Настя всмотрелась в ее лицо. Глаза, прикрытые веками, не выражали абсолютно ничего! С таким видом лунатики бродят по ночам – тело двигается, а разум спит. Чувствуя, как заколотилось в горле сердце, Настя попятилась.

– Ээээ… – проблеяла она.

Внезапно младенец пошевелился.

Оторвавшись от женского соска – который действительно был покрыт кровью и изрядно изжеван – чудовищный ребенок повернул к Насте свою мертвую голову. Из-под крохотных век выплыли два белесых, почти прозрачных глаза. Настя, не в силах пошевелиться, смотрела в эти немигающие внимательные бельма.

Тяжелый взгляд неживого существа холодной змеей проникал куда-то в глубь рассудка и копошился в нем ленивым щупальцем.

Младенец облизнул окрашенные кровью губы, потом выпростал из-под тряпок крохотную ручку и повелительным жестом указал на купюры – бери!

Настя попятилась, с грохотом уронила стул и выскочила из кухни.

В коридоре она запуталась в еще одной, невесть откуда взявшейся шторе, а когда сдернула чертову ткань, поняла, что отступление к входной двери отрезано. Обитатели проклятой квартиры хлынули в коридор. Они толпились в дверях и пытались рассмотреть Настю из-за спин друг друга. Но не женщины глядели на нее – а синюшные, запачканные кровавой пищей уродцы на руках своих кормилиц. Они сканировали Настю холодными рыбьими глазами и скалили свои крохотные острые зубки.

Кажется, Настя закричала. С остервенением принялась прорубать себе путь сквозь сомнамбулические женские фигуры, без жалости расшвыривая их в стороны. Пнула кого-то ногой. Едва не упала, с омерзением сдернула с плеча цепкую руку. Добралась до входной двери, чудом с первого раза отперла замок и выпала из проклятой квартиры на лестничную клетку! Но прежде, чем Настя успела добежать до лифта, ее настиг пронзительный детский плач.

Надсадный, полный страдания крик, перешедший в рыдания.

Настя замерла. Тело ее окаменело, сердце тоскливо сжалось. Рука, протянутая к кнопке лифта, безвольно повисла в воздухе. Младенец в глубине квартиры все плакал и плакал, всхлипывая и захлебываясь, и Настя, не в силах сопротивляться, развернулась и медленно пошла на зов.

Настя просит милостыню, сидя на полу на старом потрепанном одеяле. На ее плечах – не по размеру большое, но теплое пальто, защищающее от гуляющих по переходам сквозняков. Настя не одна, на руках она держит существо… которое очень сильно в ней нуждается. Кажется, это младенец. Но чей это ребенок – её, или просто кто-то дал ей его подержать – Настя не помнит. Своего имени она не помнит тоже. В ее голове светит яркое гоанское солнце, и едва слышно перешептываются ленивые индийские пальмы.

Когда она иногда приходит в себя, Настя не может понять, почему находится в полутемном сыром подземной переходе. Сквозь гул идущих за стеной поездов до нее иногда словно долетают отзвуки ее старой, навсегда сгинувшей жизни. И тогда она крепче сжимает в руках картонку с кривой надписью: «Помогите ради бога!».

Вселенная номер два

Улица возле дома была наполовину погружена во тьму – основную часть фонарей еще не подключили, и только у подъезда ярко горели две лампы на козырьке.

– Чел, когда вам уже освещение врубят? – спросил Дима, притормозив на углу дома, чтобы не заезжать на парковку.

– Фиг его знает, – пожал плечами Кирилл. – В половине подъездов еще лифты через раз работают. Хотя по документам дом полностью сдан. Лан, спасибо, что довез! Я б сейчас на такси разорился.

Кирилл пожал другу руку.

– Недельки через две окончательно расставлю барахло, и прибухнем по случаю новоселья, – пообещал он.

– Забились! – кивнул Димон.

Кирилл вышел из машины, и Дима, помахав на прощанье, резко стартанул с места – в своей шумахерской манере. Пустая дорога вокруг недавно сданного гигантского жилого комплекса позволяла беззаботно лихачить.

Кирилл глянул на темную громаду нависших над ним высоток – в «человейнике» светились от силы окон сорок на всю махину в шесть исполинских домов – и вошел в свой подъезд.

Внутри неприятно пахло краской и мокрыми досками. Заметив, что двери одного из лифтов вот-вот закроются, Кирилл рванул вверх по ступенькам, добежал до лифта и успел сунуть носок кроссовка в исчезающую щель между створками. Лифт, поколебавшись, снова открылся. Кирилл, довольный своим проворством, вошел внутрь и нажал на 12-й этаж.