Вселенная русского балета

В своей автобиографической книге «Мгновенья в жизни другого» Бежар писал: «Мое детство – со мной, оно никогда меня не покидало. Я опираюсь на него, когда мне приходится туго. Я протягиваю ему руку, и нередко в моих балетах персонажи протягивают к чему-то руку. Возможно, они протягивают руку к собственному детству». Морис, которого домашние ласково называли Бим, рос в чудесном южном городе. Он играл с другими мальчишками, мог вскочить на подножку трамвая и проехать несколько остановок, ему нравился аромат свежего сыра, рыбы, улиток, но буквально за углом его уже ждала первая большая драма, наложившая отпечаток на всю дальнейшую жизнь: «Моя мама умерла, когда мне было семь лет. Я так и не смирился с ее смертью, она возвращается в моих балетах». Жизненный опыт, потери и приобретения – все, что волновало его самого, – позже воплотится в его творчестве.

Вторая жена отца постаралась стать для Мориса матерью, и у них действительно сложились теплые отношения. Полетт много занималась с Бимом, «с выражением» читала ему пьесы и просто книги, и к тринадцати годам он уже самостоятельно проглотил почти всю классическую французскую литературу. Но самое главное – он бесконечно полюбил театр. Когда его спрашивали, кем бы он хотел стать, он отвечал: «Режиссером». Наверное, в этом было его призвание, потому что во всех своих постановках Бежар выступал не только как хореограф, но и как гениальный режиссер. Он был мастером мизансцены. В том, как он распределял танцовщиков по сцене, как объединял и разделял группы, была мощная драматургия. А в искусстве выстраивания кордебалета Бежара можно назвать вторым Мариусом Петипа.

Дома Бим ставил спектакли со своими кузинами и кузенами. «Настоящая жизнь – это театр», – определил он для себя. Возможно, увлечение театром помогало ему заполнить пустоту, которая образовалась в душе со смертью матери. Очень скоро он понял, что больше всего его влечет движение – танцы. Бывало, он проникал в Оперу, где выступала танцевальная труппа, – без всяких билетов, через артистический подъезд, – и с галерки завороженно наблюдал за разворачивающимся на сцене действом. А потом в его жизнь вмешалось Провидение, как он скажет впоследствии. Дело в том, что у Бима обнаружили сколиоз, и врач посоветовал заняться балетом, чтобы «исправить спину». Так в тринадцать лет (что очень поздно для серьезной классической подготовки) Морис Берже впервые вошел в балетный класс. Спустя три года он уже дебютировал в кордебалете Марсельской оперы. Конечно, уровень марсельской труппы был невысок, но дело не в этом – выйти на профессиональную сцену, пусть и в кордебалете, это было огромным достижением, почти чудом.

Ему везло – в его жизни произошла еще одна счастливая встреча. Первым преподавателем Мориса стала мадам Рузан, которая привила ему вкус и любовь к профессии. Впрочем, не только к профессии.

Из воспоминаний самого Бежара:

«Мой первый преподаватель, мадам. Она так же стара, как старухи Рембрандта. В руке мадам трость. Эта трость для нее – всё: третья нога, чтобы ходить, метроном на уроке, указующий перст для исправления ошибок, хлыст, когда мы не все схватываем. Ее голос – это громоподобный голос Валькирии. Седая, она забивается в плетеное кресло, откуда вершит суд. Зимой заворачивается в кружевные шали – так обертывают бумагой нежные фрукты. Летом она приносит веер. Вообразите, каково под крышей в палящий марсельский зной. И мадам орудует своей тростью и веером, словно поднимает парус на мачте.

У меня нет балетных туфель, нет трико, нет денег – я в веревочных уличных тапочках и старых шортах.

– Бим, у тебя не ноги, а фаршированные кабачки! В мое время с таким сложением не осмелился бы никто заниматься танцем.

Мадам не находит ничего лучшего, как подстегнуть меня:

– Работай, ленивец!

Это “работай, ленивец” – два такта мадам. Их я не забуду никогда.

Вернувшись домой, я запираюсь у себя в комнате и засовываю стопы под кровать, чтобы развивать гибкость стопы. Я вишу на двери, чтобы вытянуться, я подтягиваюсь до изнеможения, чтобы расширить свою узкую грудь, и, стоя перед умывальником, обзываю нелестными словами свое отражение. Завтра – следующий урок.

Время от времени мадам приглашает меня к себе. Она обитает в большой захламленной комнате этажом выше. Вся ее жизнь собрана здесь в виде гравюр в рамках, статуэток, запорошенных пылью перьев. Еще есть стол, комод, кресло, вазы. Мадам ищет фотографии и открывает ящики. Находит, кладет передо мной.

– Здесь, видишь, это я в “Фаусте”. А здесь – в “Сильфидах”, какой красивый костюм.

На фотографии, снятой на улице, она почти не задерживается. Она здесь молодая, кругом деревья, много листвы. Мадам смотрит на меня и улыбается. Я держу спину и выдерживаю ее взгляд. Я люблю ее».

Настоящее имя мадам Рузан было Рузанна Саркисян. Вероятно, она эмигрировала из России еще до революции – о ее жизни почти ничего не известно. Привязанность юноши к ней была настолько сильна, что через некоторое время, когда мадам переехала в Париж, он отправился за ней.