Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)

— Говорят еще, в пространственных провалах все по-другому. Может, там с такими легкими можно жить? Тогда зачем убегать из этой их Школы? От Сатринга?

— Если так, то думать нам надо было раньше и желательно головой. Если Сатринг землянина ищет, он и нас найдет!

— Ты чего, в космос его выкинуть предлагаешь? — возмутился Младший.

— Ну, я бы не пожалел. Ладно, хватит уже, надоело болтать. Куда летим-то? С поверхности убрались, счастливо им там всем оставаться, теперь мы на пятнашку ни ногой, мало ли что. Уже пора курс прокладывать, не висеть же, прячась за спутником, вечно. Так и найти нас могут.

— Отвезите меня на Парлак 13, - стащив маску, хрипло выдавил я и эти несколько слов дались мне с неимоверным трудом. Голова тут же закружилась из-за недостатка кислорода, боль проскрежетала острыми когтями под грудиной, и я враз весь покрылся крупными каплями холодного пота. По телу прошел неприятный озноб, и мне показалось — это смерть недовольно засопела над самым моим ухом.

— Тебе не стоит говорить, — заботливо сказал Младший, заставляя меня вновь надеть маску.

Приятный мальчишка, — подумал я. — Мог бы действительно быть стоящим врачом с таким вот отношением к другим.

— Ты молчи. Хочешь на Парлак 13 — будет. Только, боюсь, на планету мы доставим разве что твое бездыханное тело. Наш челнок не оборудован никакими особенными средствами жизнеобеспечения и самое большее, что я могу, это погрузить тебя в глубокий сон, который выиграет для тебя часов десять, не больше. Старший, сколько тринашки?

— Сейчас, рассчитаю векторы. Понадобится пара-тройка прыжков, я уже начал разгон двигателей. Погоди-ка…

Несколько минут Старший молча работал, склонившись над консолью управления челноком, потом выпрямился:

— И так и так выходит двадцать один час в подпространстве. Первый уровень, чего ты хочешь, землянин? У нас слабые двигатели и путешествие затянется. Думаю, беглец, тебе не надо объяснять, что это означает? Выход у тебя только один: в семи часах лета отсюда есть маленькая захудалая и очень отсталая в своем скудном развитии планетка, у которой и названием-то — номер. До этой планете ты, во всяком случае, доживешь. Впрочем, вряд ли там найдется кто-то, способный тебя спасти. В том, что на 1456774 нет никаких развитых технологий Союза, я уверен всецело. Конечно, тебе решать, если понадобятся деньги, будешь нам должен…

Как хорошо он рассуждал, этот молодой перекупщик информации, возрастом ненамного старше меня. Так он все взвешивал, да тщательно рассчитывал, делая вид, что забыл о человечности. Какое однобокое оно, это слово «человечность», но то, что мы привыкли под ним подразумевать, доступно даже собаке. Участие, заинтересованность, внимание. Человечность — самообман, на Земле частенько хладнокровно убивают детей и обманывают стариков. Это ли не искажение наших собственных законов языка и главных постулатов выживания?

Мы сами напридумывали себе тысячи правил, рассчитывая, как надо жить. Так зачем я упрекаю Старшего, который во всем прав? В том, что мой единственный шанс надеяться на чудо? В том, что куда бы меня не повезли, я вряд ли выживу? В том, наконец, что до Парлака 13, на который я прошусь, мне не дожить?

Нет, я никогда не смогу привыкнуть к мысли, что умру, так и не выполнив долга. Умру, так и не насытившись жизнью. Умру, не оставив после себя следа. Это чистой воды амбиции и в старости умирать, надо полагать, ничуть не проще, чем в молодости. Но умирать СЕЙЧАС всегда обидно. Всегда находятся незавершенные дела и несказанные слова. Остановленные жесты и сдержанные улыбки.

В мире так всего много. И той маленькой жизни, которая отмеряна человеку, тех ста лет, которые никто и не проживет, катастрофически мало. Их недостаточно, чтобы познать мир, чтобы всему научиться и все понять. Это лишь мгновение, зажатое между плоскостями вечностей. Это короткая вспышка, искра, взлетающая вверх и угасающая, потому что чем дальше ты от источника рождения, тем ты светишь слабее.

Вот и я ослаб. Я оказался так далеко от планеты, на которой родился. Я ушел от истока. Я стал вечным странником, и это сделало меня слабым. Мне бы тихого шороха травы, мне бы холодной воды из колодца, мне бы звука людских шагов по лестнице.

Неужели, — холодея, подумал я, — Родеррик там, на чужом корабле, думал о том же? Теперь я понимаю…

Сердце защемило.

Я еще помню свой дом, но он поблек. И чем дальше я улетаю от него, тем желаннее и нереальнее он становиться. Сейчас я просто-напросто хочу жить. Хочу, чтобы друзья оказались рядом со мной, если уж придется умереть. Хочу, чтобы за руку меня взял Стас. Хочу…

Важно ли все это будет, когда смерть вцепится в меня? Говорят, что человек всегда умирает один. Я не знаю. Пока еще я могу гадать, забивая свой разум глупыми мыслями, но уже скоро она, Хозяйка и Властительница, придет приобщить меня к истинности знания.

А пока еще я жив. Пока еще я могу мыслить. Пока еще я могу чувствовать…

— Так что ты хочешь, чтобы мы сделали для тебя, беглец? — спросил Старший равнодушно. Я снова стянул маску: