Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)

И вот наступил момент, когда Стерт нашел мне по-настоящему стоящее место, он словно выдал мне шанс реализовать все юношеские амбиции и желания, но много лет спустя я неоднократно проклял тот жаркий летний день, когда профессор отыскал меня в огромном здании Университета. Он был в белом костюме, подтянутый начинающий стареть мужчина, чье лицо исчерчено сетью морщин, а в голове столько знаний, что страшно о них подумать. Как всегда, он опирался на белую резную трость, смотрел прямо и приветливо, а говорил спокойно.

Я сидел в классе, избавившись от рубашки, потому что было до невозможного жарко. Цифры бесконечной статистики плыли перед глазами, подернутые дневным маревом, и я никак не мог сосредоточиться. Нужно было довести свои расчеты до конца (терпеть не могу бросать недоделанной работу, которая мне интересна), потому упорно вглядывался в разрозненные листки расчетов и формулировок ответов, выискивая классовое разделение или схожесть. Университетские экзамены уже перешептывались за спиной, и мне жизненно необходимо было в ближайшее время разделаться с этой не относящейся к учебе работой, чтобы вплотную приступить к написанию курсовой. Увидев господина Стерта, входящего в класс, я испытал настоящий стыд и стал поспешно натягивать рубаху, но он махнул рукой, приветливо улыбаясь. Похоже, профессора не волновало, что студент нарушает все правила приличия, принятые не только в Университете, но и в самой Англии. Очень воспитанная страна, не терпящая нарушение привычного поведения. По-началу, это меня угнетало, потом выучило должной дисциплине, но нет-нет, мои прихоти все же прорывались наружу.

Впрочем, я тут же вспомнил, что под моим правым глазом налит чернотой синяк — результат вчерашнего разговора с подвыпившими байкерами, и успокоился. Какое дело профессору до моих голых плеч и синяков, он небось хочет узнать, на какой стадии находится курсовая работа…

Стерт тем временем повернулся, и с громким стуком закрыл дверь, показывая, что разговор будет серьезным, положил на преподавательский стол свой небольшой кейс и трость.

— И как дела у русского студента? — поинтересовался он невинно, глядя на бумаги, которыми я обложился.

— Продвигаюсь, — ответил я, настороженно поглядев на профессора. Этот старикашка не поленился выискать меня среди множества пустых переходов и галерей, наполненных духотой и дневным зноем, что не могло не удивлять. Я обратил внимание на его непринужденность, на то, как Стерт положил трость и кейс. Его взгляд тоже о многом сказал: профессор собирался говорить о чем-то серьезном, о том, что произвело на него самого немалое впечатление. Именно потрясение, пусть и давнее, успевшее улечься, вот, что сегодня пряталось за его доброжелательным спокойствием.

Все это я отметил для себя за долю секунды, быстро, но без спешки, собрал листы бумаги, на которых стояли столбцы цифр, перемежающиеся короткими фразами человеческих характеристик и описанием поступков.

Собрав бумаги, я отложил их в сторону и встал, запоздало приветствуя социолога.

— Здравствуйте, профессор. Я понимаю, вы пришли поговорить…

— А где же вы получили столь прекрасный синяк, Антон? — все тем же невинным голосом спросил Стерт. Мне сразу не понравилось, что он переводит тему и юлит, будто нащупывая что-то.

— Русские студенты любят в неурочное время крепко выпить, — улыбнулся я, выдерживая ставший вдруг необычайно тяжелым взгляд профессора. — А в состоянии опьянения человек часто натыкается на различные предметы. Да, такое бывает.

Судя по всему, это был правильный ход, социолог едва заметно пожал плечами и совсем фамильярно присел на край стола.

— Что же, Антон, — он расстегнул ворот рубашки, — вы уже поняли, что я пришел не интересоваться продвижением заданной мною работы.

Я кивнул, давая возможность Стерту продолжать.

— Скажите, Антон, — социолог на мгновение задумался, словно вопрос у него еще не был готов. Это было не так. — Скажите, вы любите риск?

Дурацкий вопрос, — подумал я, пытаясь понять, что хочет от меня этот пройдоха. — Все любят и ненавидят риск. Эти чувства равнозначны, потому что риск всегда грозит что-то отнять, но помогает почувствовать себя живым.

— Риск, это то, что делает наше существование интереснее, — наконец ответил я.

— Ваше?

— Мое, — согласился я. — Но, профессор, я также люблю уверенность в том, что рискую не зря.

— Скажите, Антон, вы не боитесь умереть? — быстро спросил Родеррик.

— У меня еще не тот возраст, — так же поспешно ответил я, — в котором начинаешь бояться смерти. Но я бы не хотел.

— Тогда, — социолог помедлил и продолжал, — я открою вам все карты. Но разговор будет длинным, не хотелось бы вести его здесь. Не согласитесь ли вы прервать на некоторое время свою… несомненно важную работу и отправиться со мной в кофе, чтобы выпить чего-нибудь холодного и поговорить.

— Конечно, профессор.