Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)

Мы можем свято верить в отсутствие у нас всяких способностей, зовущихся нынче и вовсе паранормальными, но все это неспособно свести на нет нашу личную силу. И вправду человек — загадка Вселенной. И да, мы знаем свою жизнь от начала и до конца, но лишь тогда, когда в состоянии признаться себе в этом. Вот в чем заключен секрет познания самого себя, вот, чем на самом деле является для нас, для людей, судьба — чистым, незапятнанным знанием.

Я улыбнулся, говоря:

— Арам, расскажите мне мое будущее. Вы же не боитесь высчитывать историю целых миров, которым суждено обратиться в прах под гнетом времени? Вы, в конце концов, не боитесь рассчитать свою собственную судьбу!

— Боюсь, — резко оборвал меня Арам.

— Но ведь и она рассчитана, — я облокотился локтями о стол, хищно придвинувшись к лорнийцу. Он не выдержал и отстранился от стола, восстановив расстояние между нами.

— Пусть рассчитана, — согласился Арам, — но не мною, и я никогда не осмелюсь притронуться к директориям, содержащим мое имя.

— Тогда вернемся немного назад? — продолжал я неотступный штурм. — Ответь мне на вопрос, который я уже задал. Вы знали, что на Ротосе-4 погибнет брат?

— Была цель, — печально ответил Арам, косясь через мое плечо. Присутствие Контролера что-то ощутимо меняло, лерниец говорил загадками, словно пытаясь не выдать себя. — Ее нужно было достичь. Существовала вероятность, небольшая вероятность, что у нас получится. Она была слишком мала и ничего не вышло. Так бывает.

Вот оно, — подумал я отстраненно, — Итар прав, лернийцы пытаются перестраивать историю, менять ход событий, всеми силами стараясь воплотить в жизни даже самые малые шансы, которые не должны существовать. При должном упорстве это может сработать.

Вот чего боится Нуарто. Возможно, самым лучшим вариантом для Союза было бы укротить лернийцев, но, скорее всего, это им не по зубам. А, возможно, эти четырехрукие толстяки не только отказались быть покорным инструментом в руках Нуарто, но и перешли к сопротивлению или и вовсе наступлению…

— И как же вы решили, кто полетит умирать? — с нескрываемым сарказмом спросил я.

— Есть Верховный Считовод. Он знает все судьбы. Судьбу каждого и свою в частности…

— Ах, и у вас есть Верховный, — тихо пробормотал я, но так, чтобы Арам мог это слышать. Впрочем, лерниец никак не отреагировал на мое замечание.

— Верховный Считовод берет на себя огромный груз ответственности, он знает все, и мы ему верим. Если он говорит, что кто-то важен менее чем другой, зачем тому жить, если он может стать важным и умереть?

— Значит, вы все-таки пытаетесь создать другой мир?

— Лучший мир, Антон, а как же иначе? — искреннее удивился Арам.

— Да, немного обидно знать, что кто-то пытается создавать историю и посягает на твою судьбу.

— Кто-то должен это делать, — возразил Арам. — Иначе мир потонет в энтропии, которая, как известно, есть обыденный порядок существования Вселенной. Реальность смешает краски, и свернется из спирали в точку.

— А если нет? — ухмыльнулся я. — Если Вселенная может существовать без вашей помощи?

— Мы считаем, что будет так, — уверенно сообщил Арам.

— А если это лишь одна из возможностей, или и вовсе самообман?

— Вероятности не врут, — усмехнулся лерниец. В этом споре со мной он даже осмелел, позабыв о молчаливом дознавателе, контролировавшем процесс нашего разговора. — Это самая вероятная вероятность, если вам так будет угодно.

— Теперь я понимаю, почему вся Вселенная старательно истребляет вас; я не удивлюсь, если вскоре ваша планета и вовсе будет уничтожена. Вы правильно делаете, что никого не приводите на корабль и никому не показываете, как живете. Впредь держите языки за зубами и никому не говорите, чем занимаетесь.

— Но почему?! — отчаянно вскрикнул Арам. — Мы хотим, чтобы все было лучше.

— То, что лучше по вашему мнению, может оказать не лучшим для того, к кому оно применимо. У каждого отдельной единицы свое понятие добра и зла. Последние события, коими жизнь меня накормила досыта, дали ясно понять вот что: не стоит лезть к другим со своим добром, можете получить неожиданную реакцию. Как и в вашем случае, это может быть опасно для жизни, но вы продолжаете проявлять средневековую глупость, не желая понять очевидного: вы своими усилиями устраняете или уменьшаете вероятность других альтернатив, тех самых, даже мысль о которых дорога другим. Умирая, мы всегда надеемся, что вот сейчас появится кто-то или случится что-то, и мы спасемся. А вы пытаетесь отнять у других надежду, вот и все.

— Хотите сказать, — успокоился Арам, — что мы зря прилетели и спасли вас от вот него? — лерниец указал на замершего за моей спиной дознавателя. — Его корабль должен был выйти из подпространства в области гравитационной зависимости корабля купалианина! Вы бы хотели быть разорванными в клочья вместе со своими друзьями и жалким челноком?

— И какова была вероятность такого исхода?

— Процентов семьдесят, — Арам пожал плечами, подумал и добавил: — Семьдесят один и тридцать семь сотых процента, если быть точным, вот ведь какая досадная случайность!

— А остальные проценты?