Вселенский неудачник

— Ого, в таком случае вы меня поймете. Вот и сегодня утром я проснулся на каких-то картонных коробках под навесом… Это не вы меня на них подложили?

— Нет. Мы расстались раньше, — ответил я, испытывая запоздалый стыд, что не взял вчера флаерс, чтобы довезти его домой.

Сапчук-Махарадзе вздохнул с укоризной…

— Жаль, а то я хотел вас поблагодарить. Все-таки племя добрых самаритян не совсем еще перевелось во Вселенной. Увидели, что я лежу на земле, и переложили на коробки. Разумеется, в них был мусор, и костюм пришлось выбросить, зато я не застудил себе почки — да и выспался сравнительно неплохо… А где я еще вчера был — вы не помните?

— К сожалению, я был с вами не весь вечер. Когда мы расстались, вы находились в баре, — сказал я, едва не добавив — «под столом».

Изобретатель уныло закивал, и на несколько секунд его лицо приобрело плаксиво-восточное выражение.

— Грустно, очень грустно. Я думал, может, у вас спрошу, а то у меня вчера вытащили карту, бумажник, да и вообще много чего… — Неожиданно он хлопнул себя по лбу. — Простите, я опять забыл, как вас зовут… проклятая память…

Я вновь представился. Сунув жилистую ладонь, Махарадзе крепко потряс мне руку, а затем с некоторым смущением спросил:

— Послушайте, мне не совсем удобно спрашивать, но я у вас денег вчера не занимал?

— Нет, не занимали, — сказал я, решив не упоминать о двух кружках пива, чтобы не ставить ни его, ни себя в неловкое положение.

— М-м… — задумчиво замычал изобретатель. — И голову, простите, не я вам разбил? Ну, может, ножкой от стула приложил или еще чем-нибудь?

— И это не вы. Несчастный случай — поскользнулся на ступеньке.

Сапчук-Махарадзе с облегчением пригладил редкие волосы.

— А то я подумал — вы из-за этого пришли. Требовать компенсацию или что-нибудь еще. Со мной всякое бывает. Решено, с этого дня больше ни-ни… Ну разве что пару глотков по какому-нибудь случаю, — заявил он.

Сказав это и задумавшись над своими словами, изобретатель мечтательно почесал щеку, заросшую щетиной почти до самых скул. Кончик носа у него вдруг запунцовел, вероятно, сигнализируя, что «какой-нибудь случай» уже подвернулся.

— Послушайте, Тит, не хотите выпить? — предложил он.

— Честно говоря, нет.

Махарадзе укоризненно взмахнул ручками:

— Как это нет? Надо себя пересилить! Прошу сюда!

Он подошел к хромированному разливному автомату и, отодвинув прислоненную к нему табличку «Не трогать, серная кислота!», наполнил стоявшие тут же рюмки.

— Ну, ахнем за встречу, друже Тит! — провозгласил он и, широко разинув рот, с выдохом опрокинул в него рюмку.

Вытерев губы, Махарадзе заметил мой удивленный взгляд, направленный на табличку, и пояснил:

— Не смущайтесь! Это я написал, чтобы посторонние не лакали, но все равно не помогает. Пьется легко, как родниковая вода, а похмелья никакого.

Я выпил, подумав, что в любом случае погибнуть мне предстоит не от серной кислоты, разве только из бластера в меня пальнут уже после, для отвода глаз. К моему удивлению, в рюмке оказался французский коньяк, и притом очень приличный.

— Ну как? — поинтересовался изобретатель, с любопытством изучая мое лицо. — Согласитесь, сложно догадаться, что я синтезирую его из отбросов и перегнивших фруктов. Если не видеть, какую дрянь я кидаю вон в тот бак, то результат впечатляет. Тройная молекулярная очистка и контроль брожения на всех стадиях. Будь я тщеславен — только на этой машине заработал бы целое состояние!

Я был уверен, что после первой рюмки немедленно последует и вторая, но ошибся. Махарадзе вновь навесил на свой прибор табличку и вернулся в расчищенную часть подвала.

Гостеприимным жестом он указал мне на пневмодиван, тряпкой вытер с рук смазку и, уютно устроившись рядом, сказал:

— Теперь о делах. Вы упомянули, что вчера я болтал о своих изобретениях? Не напомните, о каких именно?

Я растерялся. Честно говоря, все, что он нес вчера в баре, успело выветриться у меня из головы.

— Признаться, я успел немного подзабыть суть нашего разговора. Мне сложно было сосредоточиться: вы употребляли слишком много научных терминов, — начал я.

Махарадзе удивленно приподнял брови:

— Наверное, я упоминал об антигравитационной платформе? — спросил он.

— Именно о ней! — ухватился я за подсказку. — Вы говорили, что вас всегда занимал механизм гравитации и что вначале вы изготовили чертежи, а потом…

Сапчук-Махарадзе вскочил с дивана, выпятив тощую грудь.

— Послушайте, Тит, — сказал он, отчеканивая каждое слово, — хоть я и напиваюсь иногда до потери памяти, а дед мой был наполовину грузином, наполовину марсианином, но я совсем не дурак. Скажу вам по секрету: я никогда не работал над антигравитационной платформой и, следовательно, не мог вам о ней рассказывать.

— Но вы же сами…

— Стоп! Мои изобретения вас, не притворяйтесь, не интересуют, а если так, то я совершенно не понимаю, чему обязан чести принимать вас у себя. Или вы немедленно признаетесь мне, какого черта вам здесь нужно, или убирайтесь на все четыре стороны!

Лицо маленького человечка кипело таким негодованием, что я встал и сказал: