Вселенский неудачник

— Не надо меня выставлять. Я и сам не знаю, зачем заявился. Просто нашел в кармане вашу карточку. Прощайте!

Я сунул Сапчуку-Махарадзе руку и, повернувшись, стал пробираться к выходу. Я двигался как во сне, лавируя между завалами технохлама. Про изобретателя я почти сразу забыл и даже удивился, когда он догнал меня и схватил за рукав.

— Обождите! Уйдете, а я не найду себе места, буду думать, зачем приходили. Вы же не просто так заявились?

— Через три-четыре часа я буду мертв. Мне прострелят грудь из бластера. К вам я пришел, потому что думал отсидеться эти несколько часов, — с внезапным равнодушием к собственной судьбе произнес я.

Сам не знаю, что заставило меня открыться: возможно, жаждал сочувствия или сказалась тяга к театральным эффектам. Изобретатель с любопытством наклонился ко мне:

— Почему вы так уверены? Вы связаны с мафией? У вас враги? И откуда такие точные сроки? Почему именно сегодня, ведь, формально говоря, вас могут убить завтра, послезавтра или через неделю?

— Нет, именно сегодня. Сегодня до одиннадцати я буду мертв, и это так же верно, как болтливый кибермех во флаерсе, приятель в метро или ступенька бассейна, на которую какой-то идиот-робот пролил жидкое мыло.

На лице Махарадзе что-то мелькнуло.

— Вы меня заинтриговали. Давайте, пожалуй, вернемся к нашему коньячному аппарату, и вы мне все расскажете. После пары стаканчиков голова варит намного лучше.

Мы вернулись, и я незаметно выложил ему всю историю, начиная с того момента, как он сполз в баре под стол, а я забрел в магический салон. Махарадзе слушал меня внимательно, задавал вопросы и выпытывал подробности, главным образом касающиеся разговора в салоне и последовательности событий.

— Это поразительно! — воскликнул он, когда я закончил. — Ваш рассказ досконально подтверждает мою гипотезу о возможности непродолжительного хронообмена без нарушения структуры пространственной ткани!

— В самом деле? — вяло поинтересовался я.

— Мое последнее изобретение служит как раз для этого. Беда только в том, что я ни разу не получал еще фактических подтверждений, что оно работает.

Честно говоря, это меня не удивило.

— А что вы изобрели?

— Синхронизированный двусторонний рассеиватель хроноволн, — с гордостью произнес маленький человечек.

— А-а, — вежливо протянул я.

— Вы меня, кажется, не поняли: ведь рассеиватель хроноволн — это машина времени! — нетерпеливо воскликнул Махарадзе.

Если у меня не отвисла челюсть, то лишь потому, что я ему не поверил.

— Именно машина времени! — повторил Махарадзе. — Разумеется, возможности у нее ограничены плотностью спиралей самого времени и его малой способностью к сжатию. Амплитуда волновых колебаний в максимальном разрыве не превышает двух дней, считая от настоящего момента. Ну и наконец, пребывание в другом пространственном полюсе может продолжаться лишь считанные минуты, которые тем короче, чем больше масса перемещаемого тела и чем дальше момент перемещения отстоит от настоящего.

— Жаль, что в вашей машине нельзя сбежать от бластерного луча. А то бы я перенесся куда-нибудь в прошлое или в будущее — и оставил свою судьбу с носом, — мечтательно сказал я, ощущая, как коньячное тепло медленно поднимается по артериям к моему мозгу.

Хотя я сболтнул это наобум, Сапчук-Махарадзе задумчиво уставился на меня и вдруг так взмахнул рукой, что расплескал свой бокал.

— Я понял! Вы дали мне подсказку! — вскричал он. — Теперь я знаю, кто был тот дельфийский оракул, который предсказал вам будущее!

— Разве вы знакомы с этим мерзким типом? — удивился я.

Коньячный гений ухмыльнулся:

— Не спешите с выводами. Разумеется, я с ним знаком. Но вы-то знакомы с ним куда лучше, потому что это…

— Кто? Мой приятель из метро? Изобретатель покачал головой:

— Нет, ваш приятель здесь ни при чем. Оракулом были… вы сами!

— Ерунда какая-то. С чего вы так решили?

— Сами подумайте. Это были вы, которого я отправил, а точнее отправлю в прошлое на моей хрономашине. Странно, что вы не догадались, — ведь сами сказали, что оракул все время боялся исчезнуть, да и ваше прошлое знал во всех подробностях. Наверное, все дело в том, что динамик искажал голос, ну и психологически вы не были готовы к встрече с самим собой — вот и не узнали.

Я задумался. В первую секунду высказанная красноносым гением версия показалась мне бредовой, но, вспомнив кое-какие выражения оракула, я вдруг ощутил, что Махарадзе вполне может быть прав и оракул — это я. Правда, все равно оставались кое-какие непроясненные вопросы — например, почему оракул так меня раздражал?

— Что же он ничего мне не сказал? — спросил я.

Маленький человечек удрученно заглянул в бокал, где коньяк теперь плескался на самом дне. Кажется, он подумывал, не налить ли себе еще, но сомневался.

— Вы лучше у себя спросите, почему он так поступил. Возможно, ему был лучше известен ваш характер, — заявил он.

— Допустим, у него был резон, — согласился я. — Он очень торопился, а мое изумление отняло бы слишком много времени… Но куда он, то есть я, исчез потом?

Изобретатель с достоинством ткнул себя пальцем в грудь: