Вселенский неудачник

— Живем так, как жили наши прадеды. Обычай запрещает что-либо менять. А теперь пойдем — сегодня у нас праздник. Закон гостеприимства — великий закон, и нашим предкам это было хорошо известно.

Он достал из сундука большую бутыль с вином, две половинки кокосового ореха и, обняв меня за плечи, повлек к гамаку, который одним концом был привязан к хижине, а другим к пальме. Остаток дня мы провели неплохо, распевая во весь голос паратуйские песни, в то время как толстая Дун-ла — жена Ло-до — носилась между хижиной и гамаком, поднося угощение.

Ло-до все подливал мне и подливал. Местное вино оказалось таким забористым, что под вечер я вдруг ни с того ни с сего заплакал на плече у друга. Ло-до испугался и стал дергать меня за руку:

— Что ты делаешь? У нас нельзя плакать! Соседи решат, что я плохой хозяин и огорчаю своего гостя! Прошу тебя, Тит, кричи громче, смейся и радуйся, чтобы все видели, как мы веселимся!

Не желая огорчать друга, я сквозь слезы принялся смеяться и громко распевать песни и делал это до тех пор, пока не заснул прямо в гамаке.

Проснулся я на рассвете, лежа на циновке рядом с женой Ло-до. Возле циновки стоял мой приятель и, сосредоточенно пыхтя, втискивался в мои брюки, что было совсем непросто, так как он был толще меня вдвое. Мою рубашку он уже надел, хотя она и треснула у него под мышками.

— Эй, это же мое! — воскликнул я.

— Ошибаешься. Это теперь мои штаны и моя рубашка, — хладнокровно отвечал Ло-до.

— Почему твои? — поразился я.

— Таков древний обычай. На второй день хозяин и гость меняются местами. Теперь я — Тит, а ты — Ло-до. Ты хозяин, а я твой гость. Значит, все мое — твое, а все твое — мое.

— Как это ты мой гость? Разве не я к тебе приехал? — переспросил я, все еще воспринимая происходящее как шутку.

— Так было вчера, но сегодня все поменялось. Отныне я — Тит Невезухин, а ты — абориген Ло-до, — объяснил мой приятель.

Он наконец натянул брюки, присел, и они тотчас лопнули по шву. Ло-до огорченно поморщился.

— А твоя жена Дун-ла? Значит, сегодня она моя жена? — спросил я, думая его уязвить.

— Конечно, твоя, — легко согласился он. — А раз твоя, то ты должен ее содержать. Ее и четверых твоих детей. Вот тебе мотыга, иди работай.

— А если я не буду работать? — Сам не знаю почему, но в тоне моего приятеля, внешне вполне доброжелательном, слышалось теперь нечто такое, от чего мне становилось жутко.

Ло-до развел руками:

— Дело твое. Не хочешь работать — не работай. Только вот соседи… Они могут воспринять это как неуважение к древнему обычаю. Вон они, кстати, уже собрались.

Я выглянул из окна и увидел толпу аборигенов, которые молча стояли и смотрели в нашу сторону. В их позах была не то чтобы угроза, но некое неподвижное ожидание, не предвещавшее ничего хорошего. В руках у некоторых из них были длинные, расширяющиеся к концу ножи, служившие, вероятно, для того, чтобы прорубать дорогу в джунглях; но зачем они захватили их сюда, к дому соседа, мне не хотелось думать.

Ло-до подошел сзади и стал смотреть туда же, куда и я.

— Ну что, будешь работать? Что мне сказать соседям? — спросил он мягко.

Оттолкнув его плечом, я взял мотыгу, пошел на поле и стал работать. Через некоторое время толпа разбрелась, и лишь двое или трое зевак уселись на траву и принялись глазеть, как я мотыжу землю.

Ло-до же завалился в гамак и принялся с интересом изучать содержимое бывших моих карманов. Больше всего ему понравились перочинный нож и ключи от ракеты, которые вместе с брелоком он немедленно вдел себе в ухо. Зато записная книжка почему-то не вызвала у него доверия, и он бросил ее в костер. Таким же образом он сжег мое удостоверение личности, техпаспорт на ракету и лицензию пилота. В одну минуту я остался абсолютно без документов.

— Ты что, спятил? Как ты смеешь? Это переходит всякие границы! — завопил я, подбегая к нему с занесенной над головой мотыгой.

Ло-до равнодушно покосился на меня, не делая даже попытки спустить ноги с гамака.

— У нас на планете нельзя иметь книг с магическими знаками. Если бы соседи нашли их, тебя бы повесили. Они давно уже ищут на кого свалить, что куры не несутся.

— Повесить меня за техпаспорт? Что ты несешь?

— Увы, друг мой, увы. Не я придумал древние законы, — лицемерно вздохнул Ло-до, наливая себе в кокосовый орех вина и затыкая бутылку пробкой.

То, что он даже не попытался предложить мне выпить, переполнило чашу моего терпения. Вспылив, я заявил, что немедленно улетаю, и потребовал у него ключи от ракеты.

Ло-до покачал головой:

— Я бы с удовольствием отдал их тебе, но это невозможно. Традиция запрещает покидать Па-ра-ту раньше, чем через три года после прибытия. Улететь прежде этого срока означает проявить неуважение к нашей земле.

Я почувствовал, как от гнева глаза мне застилает красная пелена, и отбросил мотыгу, опасаясь, что еще немного и, не сдержавшись, я проломлю этому наглому типу череп.

— Ты хочешь сказать, я застрял в этой дыре на три года? И сколько же дней ты будешь мной, а я тобой?

Прежде чем ответить, Ло-до, смакуя, выпил вино. У этого афериста была отличная выдержка.