Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями

Позднее разбирательство показало, что за поджогом стояла группа исламских фанатиков: при шахе многие фундаменталисты видели в кино проявление греховной западной культуры. Но в момент поджога в 1978 году в стране никто не доверял шахской власти, поэтому многие охотно приняли на веру заявления оппозиционных сил, что за терактом стоит сама монархия, организовавшая поджог руками тайной полиции САВАК. Для тысяч людей по всей стране именно пожар в «Рексе» стал тем триггером, который заставил их выйти на улицы и влиться в протест против шаха.

При монархии кино в Иране было специфическим: в 1960-е — 1970-е в кинотеатрах царили, во-первых, голливудские картины, во-вторых, кино, проходившее по категории «фильм-е фарси», буквально «персидских фильмов». Продукцию США консерваторы, пребывавшие тогда в оппозиции, воспринимали как прямую пропаганду, завезенную с Запада, но «фильм-е фарси» возмущали их еще больше — так называли популярное иранское кино, примитивно копировавшее Голливуд и индийский Болливуд: герои этих картин много пели и частенько пили алкоголь, а женщины танцевали полуобнаженными. Надо сказать, что претензии к «фильм-е фарси» были и у многих представителей светской иранской интеллигенции — только они ругали не разврат, а откровенно бездарные сюжеты и никчемную актерскую игру.

После 1979 года, когда к власти пришли исламисты, кино оказалось перед угрозой тотального запрета. Многие среди сторонников Исламской республики поддерживали такой подход. Но нашелся защитник, которому никто не посмел возразить, — сам аятолла Рухолла Хомейни. Верховный лидер осознавал огромный пропагандистский потенциал кинематографа и в своей речи по возвращении из-за границы зимой 1979 года он, помимо прочего, заявил, что революция не против кино, поскольку кинематограф может способствовать исламскому просвещению людей, и особенно молодежи. К тому же сама Исламская революция стала продуктом прогрессистского прочтения исламских норм, детищем модерна, сочетавшим шиизм с левыми, по сути, марксистскими идеями[71]. Так что религиозные догматы оказались достаточно гибкими, чтобы разрешить кино.

В этом решении была не только политика: некоторые фильмы Хомейни по-настоящему любил — например, картину «Корова» Дариюша Мехрджуи. Фильм-притча 1969 года рассказывает о фермере Маш Хасане, потерявшем любимую корову, а вместе с ней и рассудок. В шахском Иране фильм немедленно запретили за то, что он показывал отсталую сельскую глубинку, зато на Венецианском кинофестивале 1971 года «Корова» первой среди иранских фильмов получила престижную награду — приз жюри кинокритиков ФИПРЕССИ. Впоследствии рахбар не раз упоминал «Корову» как пример качественного просветительского кино.

Первые десять лет существования Исламской республики шло становление новой киноиндустрии. Знаковые картины того времени — «Башу, маленький чужак» Бахрама Бейзаи, рассказывающий о ребенке, бегущем от ужасов ирано-иракской войны (его сняли в 1986-м, но разрешили выпустить только в 1989-м, когда война закончилась), и «Где дом друга?» Аббаса Киаростами (1987). Оба фильма отметили призами на международных фестивалях, и они подхватили дореволюционную «новую волну». А либерализация политической системы после смерти Хомейни в 1989 году открыла для киноиндустрии в Иране дополнительные возможности. Прежде всего, как и во всех других сферах, ослабла цензура, к тому же укрепилась экономика, в индустрию пошли какие-то деньги. В последующие десятилетия иранские режиссеры становятся постоянными гостями ведущих международных кинофестивалей. Мир узнает о Бахмане Гобади, Мохсене Махмальбафе, Маджиде Маджиди и других.

Безусловное признание иранское кино получило в 1997 году, когда на Каннском фестивале картина Аббаса Киаростами «Вкус вишни» настолько впечатлила жюри, что ей дали «Золотую пальмовую ветвь» — возможно, высшую награду авторского кино современности. Размеренный, неторопливый фильм о самоубийстве и любви к жизни на фоне западного кино того времени выглядел посланием из другого мира. В Киаростами признали гения, а иранское кино окончательно превратилось в феномен мирового значения, главный продукт культурного экспорта современного Ирана.

Режиссер против Трампа

Еще одной важной вехой в победном шествии иранского кино по миру стал фильм «Развод Надера и Симин» 2011 года режиссера Асгара Фархади. Драма о супружеской паре, пытающейся развестись (она хочет уехать из Ирана, он не может покинуть больного отца), анализирует кризис семьи. Картина моментально получила международное признание — на Берлинском фестивале «Развод Надера и Симин» забрал главный приз, «Золотого медведя». Фархади превратился в одного из самых известных иранских режиссеров, особенно после того как получил еще более заметную статуэтку — «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке».

Казалось бы, большего триумфа нельзя и желать, но поход Фархади за западными наградами не закончился. Вскоре режиссер, гражданин Исламской республики, стал своего рода символом борьбы с расизмом — причем в США.