Всем поровну

– Ну-ну. Понадобится что-нибудь разминировать – свистну тебя.

Шкрябун не принял шутки.

– Если крутишь мною… – проговорил он, помолчав. – Я тебе поверил, Толя, ты это помни. Сейчас – поверил. Но если обманешь меня, я к тебе с того света являться буду, и это ты тоже помни. Скажи мне еще раз: я тебе правда нужен?

– Надоедой ты стал, Кайман, – недовольно пробурчал Максютов. – Сам сказал: старый конь борозды не портит… Правда, иной раз требует хлыста и ветеринара. Так что изволь пахать, беру тебя не для мебели и не из благотворительности, понял?

– Понял, – поднялся из-за стола Шкрябун. – Ну, коль нужен, спасибо не говорю. Когда прибыть?

– Завтра в одиннадцать ноль-ноль. Вернее, уже сегодня. Тебе хватит времени?

– Более чем.

– Тогда не опаздывай. Ты теперь на службе.

* * *

– Поздравляю вас, товарищ генерал-майор, – сказал я, чуть только за Шкрябуном захлопнулась дверь.

Максютов только махнул рукой и распахнул рот в отчаянном зевке.

– Брось, Алексей. Мне дали то, чего не могли не дать, самый необходимый минимум. Не надо сейчас… – Он снова зевнул и потер глаза костяшками пальцев. – Черт, умучил меня Шкрябун со своими комплексами, а тут еще этот коньячок… Совсем засыпаю. Вот что… Пойдем-ка мы с тобой немного постреляем, а? Нет возражений?

– Нет, товарищ генерал.

– Э, оставь… Уж коли сегодня без чинов, так без чинов. А поговорить нам есть о чем… Пошли?

– Пойдемте, Анатолий Порфирьевич, – сказал я.

– Вот так-то лучше.

В тире номер шесть на минус четвертом этаже немолодой и неразговорчивый прапорщик, сделав запись в журнале, подвел нас к стенду с оружием.

– Выбирай, Алеша, – пригласил Максютов.

Сам он предпочел американский «кольт» образца 1917 года. Я выбрал два пистолета: длинноствольный спортивный «марголин» и чуть более тяжелую бронебойную «гюрзу».

– По-македонски хочешь? А не осрамишься?

– Постараюсь, Анатолий Порфирьевич.

Прапорщик выдал мне обоймы, со стуком высыпал на пластмассовое блюдечко горсть тупоносых патронов к «кольту» и ушел к себе в звукоизолированную кабинку. Мишени осветились.

– Ну валяй. Две крайние слева – твои.

Я положил в свои мишени по три пули из каждого ствола. Максютов, сощурив глаз, отчего тот вовсе утонул в отеке, посмотрел в монокуляр.

– Левая – девятка на два часа и две восьмерки на пять и на шесть часов. Правая – семерка на десять часов, пятерка на час и «молоко». Ты случайно не переученный левша?

– Нет.

– Значит, перестраховываешься: больше внимания левой руке. Ну а я по-простому…

Бах! Бах! Бах! Не более секунды на один выстрел.

– Две десятки и девятка на одиннадцать часов, – огласил я, в свою очередь приложившись к монокуляру.

– Значит, не так уж устал, – прокомментировал Максютов. – Я думал, будет хуже.

Плохо он о себе думал. Я-то знал, что мало кто в Управлении мог соперничать с полковником Максютовым по части виртуозного владения любым ручным оружием. Стрельба была его страстью и единственным хобби, он даже немного стеснялся и, бывало, подшучивал над своей мнимой аномальностью. Однажды он заключил пари на то, что с трех выстрелов «кокнет» двойным рикошетом от потолка и стены упрятанную глубоко под мишенью осветительную лампочку, и выиграл.

Бах! Теперь он выстрелил с локтя. На всякий случай я протер замшей окуляр.

– По-моему, «молоко», товарищ ге… простите, Анатолий Порфирьевич.

– Оставь в покое эту трубу, – хмуро сказал Максютов. – Мы что, упражняться сюда пришли? Ты давай стреляй, да не так быстро. Расстреляешь обоймы – возьмешь у прапора новые. Понял?

– Понял, Анатолий Порфирьевич.

– Вот и молодец. Начинай.

Бах!

Я ожидал чего-то подобного. Максютов страховался, не решившись говорить о главном в своем кабинете. «Жучок» в тире сам по себе уже из разряда маловероятного, а если к тому же учесть тот факт, что нынешние ультрачувствительные звукодатчики, улавливающие все, вплоть до дыхания, стука сердца и прочей физиологии, имеют скверную привычку «глохнуть» на пять-десять секунд после звуков, превышающих некоторый децибельный барьер, лучшего места для приватного разговора было не найти.

Ба-бах! Загуляло и смолкло эхо. Этот тир был самым подходящим для разговора, не предназначенного для посторонних ушей, самым старым и шумным в здании, здесь уже не первый год собирались учинить ремонт, радикально улучшив звукопоглощающее покрытие.

– Ты не воображай себе невесть что, – сказал Максютов, ковыряя мизинцем в ухе. – Санкции на ознакомление с информацией сотрудников у меня пока нет, это ты правильно догадываешься. Но будет, – уверенно добавил он и прицелился. – Никуда они не денутся. Вот только время не станет ждать, пока те муда… пардон, мудрецы наверху раскачаются…

Ба-бах!

– Нештатное применение космического оружия – версия для ретивых журналистов из второсортной прессы, – добавил он, неизвестно для чего приложив глаз к окуляру. – Им ее и подбрасывать не надо, сами ухватятся и будут обсасывать со всех сторон, пока обывателю не надоест читать. Нас это должно устроить. Ну а ты сам-то, Алексей, что по этому поводу думаешь?

Бах!

– Еще не знаю, – честно признался я.