Всем смертям назло

И роль «торгового агента» Мотя сыграл блестяще. За несколько дней ему натаскали множество счетных машин, за которые он щедро расплачивался деньгами «Укркоопспилки», которой машины действительно были нужны.

В короткое время он свел дружбу с юрким молодым человеком из мастерской счетных машин у Горбатого моста. Молодой человек пригласил Мотю в ресторан и здесь без дураков предложил ему покупать машины без паспорта, то есть краденые. Мотя запросил неслыханную цену в качестве комиссионных и, поломавшись, согласился.

Спустя неделю он стал в мастерской своим человеком. Через Мотю мы «нащупали» лицо, чрезвычайно нас заинтересовавшее.

Это был молодой механик, которого никто не знал по фамилии, а звали все «Никешей». Никеша выглядел парнем интеллигентным, был замкнут, пользовался среди темных дельцов мастерской уважением с некоторой примесью страха.

Разговорившись по-свойски, «ребята» сказали Моте, что Никеша «не из наших, не блатной»... А кто же он? Парни пожимали плечами.

Мотя приглашал «ребят», угощал их в ресторанах, легко и ловко разыгрывая рубаху-парня. Не устоял перед ним и Никеша. Однажды удалось незаметно сфотографировать его...

Трудно сказать, почему мысль о гимназисте Ященко упорно не оставляла Шумилова. Он послал фотографию Пал Палычу. Ответ был сногсшибателен: Пал Палыч узнал в Никеше Степана Ященко.

Позже я спрашивала Шумилова: чем он руководствовался, когда заподозрил в Никеше предателя из Н-ска?

Он ответил, что искал человека, знавшего досконально биографию Салаева. Если таким человеком не был Олег Крайнов, то, значит, такой должен был быть в окружении Крайнова. Вернее всего, кто-то из «мастерской» счетных машин...

Ященко сознался в убийстве Крайнова, которого заподозрил в предательстве из-за отказа выполнять задания.

Игрек был найден, но в деле не было ясным самое главное: неизвестной оставалась верхушка организации, ее руководители — белогвардейцы. Этим занялись уже другие органы, которым Шумилов передал дело об убийстве в гостинице «Шато» и на обязанности которых лежала борьба с контрреволюцией.

После уже Шумилов узнал, что благодаря показаниям Людмилы была раскрыта крупная организация белогвардейских агентов, использовавшая и уголовников.

По своему служебному положению я носила оружие. Это был крошечный пистолет заграничного происхождения, системы «Эва». Этому нежному названию я и была обязана тем, что в моем владении оказалась изящная вещица размером не больше моей ладони, с перламутровой насечкой и пятью патронами в обойме. Подарил мне «Эву» судья Петр Наливайко, посчитавший для себя неприличным носить «дамское» оружие, да еще с таим «дамским» названием.

Да, оружие «Эва» — почти Ева! — совсем не подходило судье Наливайко, детине с коломенскую версту ростом, с буйной шевелюрой, бывшему матросу с Балтики.

Он носил тельняшку под кожаной курткой. Маузер в длинном деревянном футляре висел у него на длинном ремне, достигая голенища.

«Эва» досталась ему на операции в каком-то особняке при разгроме белогвардейской организации, в которой играла большую роль одна бывшая графиня. Она, как рассказывал Наливайко, «палила из ентой Евы напропалую, пока я не ухватил тую грахвиню за волосья да не тряхнул маленько, так что она в Чеке только и очнулась».

Название «Эва» не было в духе времени. Время было суровое, и слова произносились соответствующие. Змеиносвистящие: с-саботаж. Жгучие, будто скрежетал зубами человек в справедливом гневе: Ж-ЖЧК! Рокочущие грозой: контр-р-р-революция...

Конечно, «Эва» могла только скомпрометировать судью Наливайко.

Ну а я? Я была еще никто. Помощницей Шумилов называл меня только из присущего ему такта.

И «Эва» была по мне.

«Носи, деваха, а придется, давай, пали не хуже той грахвини, только с обратной стороны!» — мудрено выразился Наливайко.

В общем пистолет перешел ко мне, и я носила его на поясе под тужуркой, «в скрытом виде», как предписывалось штатским сотрудникам органов юстиции.

У Шумилова была настоящая страсть к оружию. У него в ящиках лежали странные пистолеты и револьверы не известных никому марок. Был тяжелый французский пистолет с головой индейца, выгравированной на рукоятке, системы «Соваж», что в переводе значит «дикий». Иона Петрович сказал, что это — оружие американских колонизаторов. О тяжелом карабине с потрескавшимся стволом Шумилов сказал, что он был в деле на Марне в войну 1914 года. Было еще много всего.

Но при себе Иона Петрович носил всегда только небольшой пистолет работы тульских мастеров, простой и легкий. И патрон никогда не досылал, так как, по его словам, «раз в год и незаряженный пистолет стреляет».

При виде моей «Эвы» у Шумилова загорелись глаза.

— Как она бьет? — осведомился он.

Черт ее знает, как она бьет. По правде сказать, я и не пробовала. И вообще имела смутное представление о том, как с этой «Эвой» обращаться.

Правда, я проходила стрелковое дело в ЧОНе, но пистолетов нам там не выдавали.

Я решила попробовать «Эву». Мне было стыдно, что я ношу «Эву» и не знаю, как она бьет.