Всем смертям назло

– По многим причинам. Во-первых и в-главных, я не немец, а русский. Во-вторых, Германия, как вы совершенно точно, Иосиф Виссарионович, заметили, «тоже великая страна». Вот из-за этого «тоже». В-третьих, естественная граница государства немцев проходит по рекам Одра и Ниса, а не по Висле или, тем более, Дону. Потому, что для того, чтобы осознать этот удивительно простой и очевидный факт, немцам предстоит потерпеть страшное, небывалое поражение в страшной, небывалой войне, увидеть в руинах Берлин и Мюнхен, Гамбург и Франкфурт, Ганновер и Дрезден. Потому что они должны его потерпеть, а я хочу, чтобы это произошло. И нет никого, кроме России, русских, способных на такое. Я не думаю, что сумею объяснить вам, какую боль я испытываю при мысли об этом. Да в этом и нет никакой нужды. Потому что я хочу жить в своей стране. Потому, что мы – я очень на это надеюсь – успеем и сможем поговорить и о Гаусгофере [38], и о его идеях, и о том, в чём он ошибается и почему. И о других – и об их ошибках тоже. Потому что вы жаждете учиться, жаждете знать, хотя вам немало лет, а Гитлер – просто идиот, неудержимо болтающий языком чепуху обо всём на свете, истеричное ничтожество, мелкий бес. И он тоже умрёт в своё время, которое очень скоро наступит.

– Сколько вам лет, Яков Кириллович?

– Ах, я ждал, когда вы это спросите, – кивнул Гурьев. – Ровнёхонько четверть века, Иосиф Виссарионович. Ну, без нескольких недель.

– Вы женаты? В вашем возрасте люди редко озабочены тем, о чём мы с вами сейчас беседуем.

– Нет, я не женат. Но если вы хотите знать, существует ли та, ради которой я здесь – отвечу: да, существует. Потому что только любовь способна что-нибудь изменить, Иосиф Виссарионович.

– У вас есть дети? – тихо спросил Сталин.

– Нет.

– Вы уверены? – усмехнулся он.

– Насчёт детей? Абсолютно. Я это тщательно контролирую. Управлять нужно всем, чем можно управлять. И нужно уметь возглавить то, что невозможно предотвратить. Этому учит нас ваш любимый Макиавелли. Но правда и то, что далеко не всё актуально в этой замечательной книге. Конечно, люди изменились ничтожно мало, если изменились вообще. Но вот мир – мир точно стал с тех пор иным. Например, Макиавелли не знал, что есть вещи, которыми управлять невозможно, а значит, не стоит и пытаться этого делать – я имею ввиду, напрямую. О стратегии непрямого действия Сунь Цзы, например, Макиавелли ничего не слышал. Он был очень высокоразвитым человеком для своего времени, но всё-таки – лишь для своего времени. А это без малого четыреста лет тому назад. Например, Макиавелли тоже ничего не слышал ни о личном пространстве, ни о том, что своим личным пространством можно научиться управлять. Не позволять ему контролировать вас, а контролировать его самому. Не просто, но посильно. Кстати, что вы скажете об этом, Иосиф Виссарионович?

– Я должен над этим подумать, – осторожно кивнул Сталин. – Но это очень интересно. Как и многое из того, что вы говорите. Вы даже знаете о том, что я читаю «Государя». У вас очень серьёзные источники. И мне очень трудно поверить, что вас никто не посылал ко мне.

– Ну, а давайте тогда попробуем вычислить, Иосиф Виссарионович, кто мог бы обладать такими возможностями – заставить меня отправиться к вам. Исходя из того, что я предположительно говорил вам правду. И о своей финансовой независимости, и об отсутствии интереса к власти. Какая-нибудь японская разведка? Или британская? Немецкая? Белогвардейцы? В Америке вообще пока нет разведки, сущие дети. Давайте ещё будем помнить о том, что я русский и хорошо понимаю, что разведка – это государственный инструмент, а значит, работать на иностранную разведку – это работать против своей страны. Что бы ты ни делал – ты всё равно работаешь против, объективно против, так уж это устроено. Конечно, справку о своей кристальной чистоте я не могу предоставить. Но, ещё раз хорошенько подумав и прикинув мои возможности, сравнив их с теми, что я могу получить от какой-то там разведки – да хоть от всех от них, вместе взятых – вы легко поймёте, Иосиф Виссарионович, что это несерьёзное предположение. Исключим разведки?

– Ну, давайте. Давайте исключим.

– Что же остаётся? Какой-то личный интерес?

– Да.

– Какой?

– Наследник.