Всем смертям назло

– Знаю. Вот тут и лежит причина нашего с вами будущего трогательного единства: в необходимости службы и дружбы. Друг без друга у нас – ни у вас, ни у меня – ничего не получится, а вместе – очень даже может быть. Подумайте, Иосиф Виссарионович. С одной стороны, Россия никуда не делась, как никуда не делась и не могла деться необходимость ей служить. С другой стороны, кто-то должен воплощать в себе символ России, русского государства – но не я и даже не вы, а уж тем более не дурацкая аббревиатура со скобочками. По всему выходит – никак нам с вами, Иосиф Виссарионович, без наследника не обойтись.

– То есть наследник нужен не одному лишь товарищу Сталину, – с ноткой, как показалось Гурьеву, удовлетворения произнёс Сталин.

– А что же в этом удивительного, – пожал плечами Гурьев. – В этом его, если хотите, главное свойство – то, что он всем равно необходим. Без наследования, без правопреемства – и жизнь сама закончится. Нет, никак без наследника нельзя. Никак.

– Интересный у вас, Яков Кириллович, взгляд на историю, – задумчиво сказал Сталин, священнодействуя – в который раз в эту ночь – над трубкой. – Интересный. Не марксистский, совсем не марксистский, но интересный. Очень. Доходчиво излагаете. Красиво. И стройно у вас выходит – да, ничего не скажешь.

– Так ведь все эти унылые завывания о производительных силах и производственных отношениях – они ведь ничего толком не объясняют. Путают. А я – напротив, распутываю. Объясняю. И вообще, знаете: все эти «измы» – это ведь так, детская забава пытливого разума. А нам с вами друг перед другом – к чему притворство?

– Наследник, значит, – Сталин вынул изо рта трубку, осторожно, словно драгоценность, пристроил мундштук на край массивной пепельницы. – Наследник. Царь.

– А хоть бы и так, – улыбнулся Гурьев. – Чем, например, товарищ Сталин от царя отличается? Только формой, но никак не существом.

– Отличается, Яков Кириллович. И вам это получше других известно. Именно существом отличается. Может быть, вы полагаете, что товарищ Сталин этого не понимает? Так вот – ошибаетесь. Понимает. Хорошо понимает. Лучше многих понимает.

– Потому и решение лежит прямо на поверхности, – кивнул Гурьев. – А название – это важно, крайне важно и крайне существенно. Но и это мы тоже придумаем. В своё время.

– А не опасаетесь, Яков Кириллович, что люди вас не поддержат?

– Люди? – Гурьев сделал вид, что задумался. – Народ творит историю в лице и руками лучших своих представителей, Иосиф Виссарионович. Роль личности в истории – тот самый камень, на котором марксизм спотыкается, падает и с треском ломает себе шею. Да зачем я вас уговариваю – вы сами убеждаетесь в этом едва ли не ежедневно. Народу нужно заботиться о хлебе насущном – а о такой ерунде, как история, ему даже думать некогда. Чувство истории, тем более, такое острое, как у вас, извините за резкость, далеко не всем присуще.

– Мне? Да, мне присуще. Как и вам.

– И мне присуще, только хвастаться тут нечем – врождёнными качествами, как умом или красотой, воспитанному человеку гордиться не пристало. Ваше, выстраданное – именно поэтому во много крат ценней.

– Значит, всё-таки царь. Ладно. Допустим, это интересно. Интересно России. Интересно, что скрывать, и лично товарищу Сталину. Да. Интересно. А есть ли у вас, Яков Кириллович, конкретные предложения? – Сталин прищурился, рассматривая Гурьева.