Всем смертям назло

«Что ж ты наделал с собой, Сережка? — подумала Таня. — Неужели оставишь меня одну? Совсем одну?.. Нет, нет! Ты не имеешь на это права! Я не хочу, не дам тебе умереть! Врачи просто растерялись, да и возможности районной больницы невелики. Поеду в Донецк, к профессорам…»

— Ой, что же я раньше-то не додумалась до этого?!

И мысленно мчалась уже в областной город, к седым докторам, которым, по ее мнению, достаточно посмотреть на Сергея — и он поднимется на ноги.

Бадьян грустно посмотрел на нее, вбежавшую к нему в кабинет, и встал.

— Кровотечение мы пока остановили, — сказал он, — но, к сожалению, кровеносные сосуды поражены током, они разлагаются в живом теле, и приостановить этот процесс мы не можем. У нас нет уверенности, что не поражены другие жизненно важные центры. Конечно, возможности областной клиники выше, но… — Он хотел что-то добавить, но неопределенно махнул рукой и сел.

Таня молчала. Чувствовала, как в груди закипает глухая злоба, и не разобрать на кого. То ли на коварный ток, то ли на беспомощность медицины. Не могла и не хотела поверить, что самый дорогой ей человек перестанет жить.

— Сначала все говорили — он дня не проживет! — неожиданно резко сказала Таня. — Эх вы! Испугались, что такого случая не было! — уже кричала она, убеждаясь, что ехать в Донецк надо немедленно.

На скамье у больницы Таня увидела Сережкиного отца. Он сидел, обхватив руками голову, низко опущенную к земле. — Папа! — окликнула Таня.: Антон-Андреевич поднял- головуу торопливо заговорил:

— Таня, дочка, горе-то какое, горе… Сережа, сынок мой… вот таким пупешком… ручонки тянул ко мне… Говорил: «Папа, не ходи на войну, там убивают». А сам… И войны-то нет…

Таня заглянула ему в лицо и испугалась. На нее смотрели постаревшие, усталые, но такие родные Сережкины глаза. Ей вдруг захотелось сказать этому человеку что-нибудь теплое, ободряющее. Она порывисто обняла отца и побежала.

…По пути в Донецк, сидя в автобусе, она про себя повторяла непривычное для нее слово «папа» и дивилась той легкости, с какой оно было произнесено. Куда девались прежние страхи и опасения, что застрянет это слово в горле, неприятно царапнет слух того, к кому впервые будет обращено? «Папа… А каким был мой? Говорят, добрый, веселый… Ушел на фронт, и по сей день…»

Донецк шумел разноголосицей улиц, шуршал по асфальту колесами автомобилей, громыхал переполненными вагонами трамваев. Порывистый апрельский ветер раскачивал деревья, словно будил их от долгой зимней спячки, торопил насладиться жизнью.

Бойкая синеглазая Девушка Таниных лет долго объясняла Тане, как проехать в клинику имени Калинина, где, по ее мнению, должны быть хорошие врачи. Смешно сощурилась и сочувственным голосом спросила:

— У вас мама больна, да?

— Нет, муж.

Серая громада главного корпуса больницы, холодно блеснув глазницами окон, вселила в Таню робость и вместе с ней слабую уверенность: ехала не зря.

Сергей очнулся. Обвел взглядом палату и уставился на отца.

— Ты приехал, папа? А мы собирались к вам…

— Доехал хорошо. Дома все здоровы, — заторопился отец. — Мать… мать тоже здорова. Поклон тебе шлет. У нас половодье. Волчий лог разлился… Ждали тебя… Ну ничего, выздоровеешь — приезжайте.. — Отец смолк, мучительно подбирая бодрые слова, а они, как угри, ускользали, наталкиваясь на камнем повисший вопрос: как же теперь, сынок, жить-то будешь?

— Прости, что не уберег себя… Ты всегда говорил мне: «Будь смелым, сын». Я не струсил, папа. Не знаю, что будет со мной. Говорят, не выживу. Не хочется верить, но… Отрезали левую… на очереди правая… а там нога…

Отец с тревогой посмотрел в лицо сына: не бредит ли? Ведь руки ампутированы обе. И вдруг по спине пополз мороз: не помнит!

— Сынок, ты все помнишь?

На уровне груди двумя острыми углами поднялась простыня, Сергей широко раскрыл глаза, лизнул пересохшие губы и тихо сказал:

— Где она?

Обезумевшим взглядом поводил по забинтованным культям рук, ампутированных выше локтей, и вдруг захохотал страшным истерическим xoxoтом.

С правой стороны по белой простыне, все расширяясь, ползло алое пятно.

10

Человек в очках, внимательно выслушав перемешанный слезами рассказ Тани, молча встал из-за стола и вышел. «А он совсем не похож на профессора», — подумала Таня. Профессор вернулся с женщиной.

— С вами поедет доцент Гринь, специалист по ожогам.

Открывшееся с правой стороны кровотечение удалось остановить. Все попытки врачей ввести в вену иглу для переливания крови были безуспешны. Положение усугублялось тем, что неповрежденной была только левая нога. Взмокшие от напряжения врачи тщетно пытались найти спасительный сосуд. От частых уколов нога вспухла, пугающе синела. Пульс не прощупывался.

В суматохе, царившей около койки больного, появления Гринь никто не заметил. Она внимательно присмотрелась к действиям коллег, потом внятным голосом сказала:

— Приготовьте инструмент для вскрытия артерии!

Все, как по команде, подняли головы и посмотрели на нее.

— Гринь, — отрекомендовалась она. — Попробуем ввести кровь через сонную артерию.