Читаем Всем смертям назло. Записки фронтового летчика полностью

Судя по времени, где-то поблизости должны быть горы. Понемногу набираю высоту. Летим в густой темноте. Усилился дождь. К тряске добавилась болтанка. Значит, действительно под нами хребты. Значит, нужно срочно набирать высоту: не лезть же на нелепую смерть от столкновения с горой после пережитого боя.

Ночь на исходе. Скоро рассвет. При нашей черепашьей скорости он встретит нас где-то над Венгерской равниной. За ней еще Румыния, Карпаты, и только там — линия фронта. Как же далеко до родного аэродрома!

Прекратился дождь, улучшилась видимость, в облаках появились просветы. Нет-нет да и проглянет с безмерной высоты звездочка, мелькнет голубым светом и погаснет, закрытая черным брюхом мокрого облака. Затем просветы замелькали чаще, звезд высыпало все больше — погода явно шла на улучшение. Но это не радует. Небо на востоке светлеет.

— Рассвет, командир. Что будем делать?

— Лететь будем.

В голосе штурмана озабоченность. Наш Р-5 вовсе не приспособлен для дневного боя с истребителями, а их в этих местах полным-полно. Придется ловчить: пойду по оврагам, прижмусь к земле, поползу по руслам ручьев и речек, по опушкам лесов.

Горизонт справа разгорался малиновым заревом. Облака на востоке — будто алые паруса гриновского корабля, поднятые до самого неба. А «тройку» трясет и трясет. Иду на предельно малых оборотах, лишь бы держаться в воздухе.

И вдруг голос штурмана:

— Командир, нас догоняет самолет!

Только этого нам не хватало! Обернулся: короткий узкий капот мотора, длинные неубирающиеся шасси, верхнее расположение крыла, большая, сплошь застекленная кабина. Да это же «аист» — связной самолет немецких ВВС!

«Аист» подошел вплотную. Крыло в крыло. Пилот, открыв форточку, смотрел на нас с удивлением, мол, что это за ископаемое такое? Он или не рассмотрел звезды на наших крыльях, или вообще не предполагал увидеть в своем глубоком тылу советский самолет незнакомой конструкции, ползущий со скоростью сто километров в час.

— Бей, штурман, — негромко выдохнул я в переговорное устройство.

«Аист» рухнул, разрезанный наискосок длинной очередью пулемета. Теперь, как говорят на Руси, дай бог ноги! Хорошо, если пилот этой «птицы» не успел вызвать истребителей, но если успел, то никакое «второе дыхание» нам не поможет. Ныряю в распадки хребтов, иду по каким-то безымянным ручьям, по сухим ущельям. На восток, домой, скорее домой.

— Молодец, штурман.

— Спасибо, командир!

Истекал шестой час полета. Расход бензина на этом режиме ничтожен. Запас горючего позволит лететь еще много часов. Вот позволит ли день? До передовой более трехсот километров, к тому же сам перелет линии фронта для нас опаснее всего пройденного пути. Но деваться некуда, надо лететь. Под нами чужая земля, под нами враги.

Дома нас, наверное, потеряли. Волнуются: прошли сроки возвращения. Иваныч извелся поди на пустой стоянке, высадив полкисета крепчайшего самосада. Казнится за какое-нибудь несуществующее упущение при подготовке машины. Нет, стартех здесь ни при чем, «тройка» работает, как часы, и не его вина, что вражеский снаряд повредил нам винт.

Карпаты. Дикая, первозданная красота. На много километров вокруг ни единого селения, ни дымка пастушьего костра — только голые обвалы скал, пропасти, ущелья с блестящими глубоко внизу ручьями и парящие над вершинами коршуны. Сильная болтанка. С трудом удается удерживать самолет в воздухе. Пройден наконец перевал. Впереди — линия фронта. По-прежнему, как назло, солнце высоко, небо чистое, видимость отличная. Вся надежда на то, что немцы ожидают появления русских самолетов откуда угодно, только не со стороны своего тыла.

На земле идет бой. Видна артиллерийская перестрелка, разрывы снарядов на той и другой стороне. Будь у нас бомбы, ударить бы по вражеской батарее… Я прижал машину к земле. Засуетились, заметив нас, солдаты возле пушек — штурман, не растерявшись, выпустил несколько коротких очередей по артиллеристам. Даю форсаж мотору и, не обращая внимания на дикую тряску, перескакиваю Днестр.

Все. Дома. У себя. До аэродрома осталось километров пятьдесят, не больше, а наш несколько затянувшийся ночной полет к Белграду стал уже историей, еще одним эпизодом прожитой на войне жизни…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное