Читаем Всем смертям назло. Записки фронтового летчика полностью

Я дрался с двумя парами «мессеров». Вокруг Крючко также крутилась четверка немцев. При необходимости я готов был броситься на выручку. Вот его преследователи разом поднялись вверх и ринулись оттуда на Виктора. Плохо дело! «Надо срочно уходить скоростным переворотом через крыло. Сообразит ли он проделать такой маневр?» Словно прочитав мои мысли, сержант так крутанул машину, так резко изменил направление на обратное с крутым набором высоты в боевом развороте, что немцы на короткое время потеряли его из виду и прекратили огонь. А в следующий миг Крючко, оказавшись над ними, вновь бросил машину в переворот, на выходе из которого в упор выпустил РС в одного из «мессеров». Тот взорвался, остальные шарахнулись в стороны, Виктор же снова пристроился к моему хвосту. Молодец, просто молодец!

На беду подошла новая группа вражеских истребителей. Бегло осмотревшись, я увидел, что все наши шесть краснозвездных машин пока целы, ведут хотя и неравный, но упорный бой — на земле черными столбами догорают несколько подбитых самолетов противника. С подходом свежих «мессеров» обстановка, однако, намного осложнилась. Все небо теперь, казалось, было в крестах, что изображены на тупых крыльях желтобрюхих гитлеровских машин.

Плотный рой, предвкушая легкую победу, резал пространство вокруг меня и Виктора. Несколько верхних немцев, не раздумывая, ринулись на меня сзади. Судорожно бросаю машину по сторонам, не позволяя им точно прицелиться. Но огня они не открывают. Понятно: хотят приблизиться вплотную и бить наверняка. Дистанция неумолимо сокращалась.

Шансов на спасение практически не было. Кольцо сжалось. Их ведущий был рядом. Но в этот самый момент, рывком бросив машину вверх и вправо, выскочил между мной и передним атакующим «мессером» Крючко, подставив себя под таранный удар. «Мессер» врезался в самолет Виктора, взорвался вместе с ним, и, сцепившись крыльями, клубком огня и дыма оба они устремились к земле.

Пользуясь замешательством немцев, в упор длинной очередью я перерезал пополам проходивший поперек моего курса истребитель, разрисованный драконами, свалил свою машину в штопор и, благополучно выйдя из боя, ушел на свой аэродром.

Всем летчикам нашей шестерки, уничтожившей тогда одиннадцать немецких самолетов, удалось вернуться из того боя. Всем, кроме Виктора Крючко…

«Розовая» женщина

Вот уже который раз мои товарищи рассказывают о встречах с каким-то странным «мессером», пилот которого одет в ярко-розовый костюм. Вел себя этот летчик, по их словам, очень странно: во время боя ходил одиночкой, держался в стороне, в драку не вступал и только иногда, улучив подходящий момент, проносился на большой скорости вблизи наших машин.

Я не очень-то верил этим россказням — мало ли что привидится в горячке боя. Но вот однажды, в августе сорок первого, мы поднялись в боевой вылет. Удачно атаковали группу бомбардировщиков — две машины подожгли, а потом на нас навалились «мессеры» сопровождения. Общая карусель из шести наших истребителей и двадцати «мессеров» постепенно распалась на несколько дерущихся клубков.

Наконец немцы прекратили атаки и поодиночке начали возвращаться к себе. Однако радость скоро погасла: на смену уходящей подошла свежая стая вражеских истребителей. Обстановка для нас, оставшихся уже втроем, сложилась критическая. Горючее на исходе, боекомплект израсходован — того и другого только НЗ. На самый крайний случай.

Нужно уходить любым способом, но меня догоняет пара «мессеров». Подпускаю их метров на четыреста, резко бросаюсь в сторону — и тут, пересекая мой курс, промелькнул «мессер», в кабине которого полыхало нечто розовое. Ни удивляться, ни раздумывать над увиденным не было времени. Отовсюду неслись на меня ненавистные остроносые машины, и цепочки дымных трасс все ближе буравили небо вокруг моего одинокого самолета.

Сваливаюсь в скоростной штопор. Пара устремляется следом. Немцы ожидают момента моего выхода из штопора — в те несколько мгновений самолет становится беспомощным и расстреливать его можно, как макет на полигоне.

За преследователями почти не слежу. Сейчас главное — вывести машину из штопора как можно ниже. Только бы не задеть винтом землю… Может, хватит? Стиснул зубы: виток, еще виток… Начал вывод — метрах в ста от меня, не успев выйти из пике, врезаются в землю оба немца, которые слишком увлеклись погоней. Я проскочил над местом их падения, качнув крыльями:

— Вот вам, доблестные вояки люфтваффе!

Не успел облегченно вздохнуть, как внезапно с высоты, полого снижаясь, появился новый «мессер» — одиночка. А у меня в запасе единственный РС да немного патронов — на короткую очередь.

«Мессер» совсем близко. Я делаю небольшие скользящие отвороты, не давая прицелиться. Но стрелять немецкий пилот не стал. Догнал, пристроился к правому крылу. Уравнял скорости. Пошли рядом. Я повернул голову — и от удивления чуть не врезался в землю: летчиком была женщина. Розовый комбинезон, на голове наушники, за ними распущенные по плечам светлые волосы. Ровный ряд зубов приоткрыт в улыбке. Чудеса!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное