Всем спокойной ночи

Рейна хотела как лучше — по крайней мере, так говорила я себе, — но ее представление о том, какие подарки подходят детям определенного возраста, было, мягко говоря, странным. Обычно она покупала моим детям дорогие подарки, которыми они могли или подавиться, или убить друг друга. На сей раз все было не так уж плохо. Рейна купила фарфоровые французские куклы с нарумяненными щеками и крашеными волосами. Сэм получил хозяина цирка, Джек — укротителя львов, а кукла Софи была одета в розовое шелковое трико и балансировала на проволоке.

— Какие красивые! — воскликнула я, передавая их обратно Рейне.

Ее брови негодующе взлетели, еще минуту она здоровалась с другими мамашами и наконец обнаружила лестницу. Тогда она крикнула, подзывая внуков, с такой силой, что все замолчали, а местные собаки завыли.

Когда я повесила на вешалку ее плащ и другие вещи гостей, поставила цветы отца в вазу, разобралась с кризисом места в холодильнике, холл снова наполнился гостями.

Щеки Лекси Хагенхольдт румянились над свободным черным бархатным платьем мешковатого фасона, а ее муж Денни с собственническим видом держал ее за локоть. Денни был здоровенный мужчина с рыжевато-блондинистыми волосами и рукопожатием сокрушительной силы. Он владел фирмой по продаже машин в Дариене и Дэнбери, продавая «Рейнджроверы» людям, чей реальный опыт езды по бездорожью сводился к излишней выпивке за обедом и после этого к промашке мимо подъезда к домам за четыре миллиона долларов.

— Тебе следует быть осторожнее с этими светильниками, — прошептала Сьюки Сазерленд, хватая меня за руку. — Я слышала, из-за них может начаться пожар.

За окнами, покрытыми морозными узорами, окаймляя нашу подъездную дорожку изогнутой линией света, сияли теплым оранжевым золотом светильники с бумажными абажурами. Мы с детьми расставили их днем.

Синоптики обещали холод и снежные шквалы совсем не по сезону. Я выглянула из окна и увидела несколько больших жирных снежинок, лениво опускавшихся на землю.

— Все выглядит просто замечательно, — сказал Бен, сжимая мои плечи.

Он очень обрадовался, когда я согласилась устроить вечеринку. Помимо возможности списать налоги, он, как мне показалось, видел в этом возможность обелить себя перед местным обществом после провала праздника по случаю дня рождения мальчиков.

Дверной колокольчик звенел, двери открывались и закрывались. И вот, наконец, держа в руках шляпу, появился не такой уж и веселый вдовец, закутанный в шарф, с которого капал таявший снег.

— Филипп! — воскликнула я. — Рада, что вы пришли!

— Спасибо за приглашение.

Его светлые волосы были зачесаны от висков на затылок, и от него пахло сандаловым деревом и лаймом. Я протянула руки, чтобы взять у него темно-синее шерстяное пальто, а его взгляд опустился от лица к груди — в этом топике, я поняла, вырез был устрашающе глубоким — и остался там.

— Как поживаете? — улыбнулась я.

Он пожал плечами и произнес:

— Отправляю девочек на время во Флориду. У моих родителей там дом, и я думаю, что смена впечатлений…

Я кивнула, взяла его пальто и объяснила, где найти бар.

— Я бы хотела представить вам мою маму, — сказала я, поскольку у моего левого локтя возникла Рейна. — Филипп Кавано, Рейна Данхаузер.

Филипп развернулся так, что теперь уставился на ее грудь вместо моей и слегка поклонился.

— Та самая Рейна? — уточнил он.

Мать похлопала фальшивыми ресницами и протяжно пропела: «Хэл-лоу…»

— Польщен, — ответствовал Филипп, склоняясь над ее рукой, словно собирался поцеловать ее. — Для меня быть представленным вам большая честь.

Моя мать жеманно улыбнулась и, казалось, не замечала, что поклон Филиппа обеспечил ему великолепный обзор ее декольте, и он этой возможностью пользовался.

Надо отдать Рейне должное: даже в пятьдесят семь лет на лбу у нее не было морщин (благодаря регулярным инъекциям овечьих эмбрионов, плюс ботокс или коллаген), губы полные, кожа цвета слоновой кости безукоризненная и туго натянута на широких скулах и высоком лбу. Волосы, выкрашенные в черный цвет, казались лакированными.

Она выглядела на сорок пять, и ни днем больше. Вероятно, так же она будет выглядеть, пока не умрет — очень может быть, что на сцене.

— Что принести вам выпить? — улыбнулся ей Филипп и повернулся к бару.

Как только он удалился за пределы слышимости, Рейна схватила меня за плечи.

— Ты видела этого мужчину? — требовательно спросила она. — Ты его видела?

Я высвободилась.

— Он муж Китти Кавано.

— Погибшей женщины? — выдохнула Рейна, рука ее с алыми ногтями порхала над бархатистым обширным пространством декольте.

Я не могла угадать, информация о том, что Филипп — вдовец жертвы преступления, усилила его привлекательность или оттолкнула от него.

— Погибшей женщины, — подтвердила я. — И не очень-то увлекайся. Он источает очарование, как слизень…

Мать поджала губы.

— А мне показалось, он приятный человек.

Я кивнула, извинилась и удалилась, думая, что моя мать сочла бы очаровательным и Джеффри Дамера.[33] Если бы он купил ее последний CD.