(ИСКУССТВО. Прозвище моего лучшего друга из Тулсы, штат Орегон, с которым я познакомился, когда нам было по одиннадцать лет. Хотелось бы получить от него весточку. Слишком много ходит кругом мошенников, присвоивших себе его прозвище всуе.
Прослеживая крупным планом (10)
Матерная любовь
Растянувшаяся нагой на кушетке, с волосами, выкрашенными в моднейший бронзовый оттенок, который по всеобщему мнению ей идет, за экраном, который закрывает большую часть ее тела от видоискателя телефона, но омывает ее сине-белыми сполохами ламп дневного света, Саша Питерсон вовсе не выглядела на свои сорок. Округлые формы, упругая кожа на шее, на плечах, на грудях с карминовыми сосками, на животе и лобке с волосками, выкрашенными под цвет кудрей на голове (никогда ничего не пропускай, никогда ничего не выдавай, никогда-никогда-никогда не забывай ни одной уловки), она весила чуть больше, чем следовало бы, но не настолько, чтобы начать беспокоиться.
– Не вполне ему пара, – говорила она экрану. – Конечно, Филип был разочарован, когда я так сказала, но какие тайны могут быть у матери от единственного сына, это же, согласитесь, самые близкие человеческие отношения. Если меня что-то сильно тревожит, я говорю об этом открыто и, разумеется, от Филипа ожидаю того же. Извини, Элис, одну минутку. Милый!
Сидевший в кресле у дальней стены Филип в выходном костюме покроя, популярного среди холостяков лет десять назад, поднял глаза. Это был двадцатилетний детина с угрями, побороть которые не смогли даже самые современные дерматологические ухищрения.
– Принеси мне еще одну «отвертку», ладно?
Рука с безупречно хромированными ноготками протянула пустой бокал эпохи короля Якова. В хрустальных гранях разлетелся алмазными брызгами свет ультрафиолетовых ламп.
– Ты не против, если я себе тоже смешаю?
– Лучше не стоит, милый. Ты уже выпил один, а ты ведь не настолько… э… закаленный, как твоя старая мамочка, правда? – И когда он забрал бокал, вернулась к видеофону: – Поэтому сомневаюсь, что мы снова увидим Лейси. Какая жалость, ведь она по-своему и впрямь милая девочка и, не будем отрицать, умненькая. Но она… мы же не боимся говорить начистоту, правда? – простушка. К тому же она на три года старше Филипа, а на мой взгляд, в их возрасте это совершенно несоразмерная разница, как по-твоему? Я хочу сказать, если брать в процентном отношении… Ведь Филипу только двадцать. О, миллиард спасибо, солнышко!
Когда сын наклонился, она потрепала его по волосам, потом забрала у него и снова поставила рядом с собой бокал.
– И раз уж ты все равно встал, сладенький, прикури мне «Бэй Голд», ладно? Только смотри не затягивайся, хорошо?
Подойдя к столу, Филип открыл портсигар с косяками, поднес к кончику огонь и послушно выпустил первую одну восьмую дюйма в равнодушный к кайфу воздух.
– Впрочем, я все равно сегодня остаюсь одна, он встречается с милым Аароном, они вместе учились, когда Филип занимался… Силы небесные, тебе уже давно пора идти, а, сливочный ты мой?
– Если ты не против.
– Господи помилуй, нет, конечно! Разумеется, я не против! Но ты же вернешься, как только сможешь, обещаешь? – Металлизированными коготками она забрала у него косяк. – Поцелуй свою старую мамочку на прощание и передай привет Аарону.
Чмок-чмок.
– Ты ведь любишь свою мамочку, правда, Филип? Ну, до встречи. Да, кстати, Элис, я вот зачем звоню: я припомнила, будто ты говорила, что знаешь кого-то в том департаменте, где разбирали дела, когда пришла повестка мальчику Уилкинсов. Ну, вот и нас наконец постигла неизбежная неприятность, и хотя это сущая чепуха, я подумала, может быть, ты…
– Да, Саша, – сказал Филип, отвечая на вопрос, про который она давно забыла.
Режиссерский сценарий (10)
В установленном порядке
Громадный, расширяющийся человеческий вакуум. Руки, ноги, живот – точно туннели, дребезжащие с каждым ударом отвратительного пульса тошноты. Понемногу, болезненно стягивается паутинка нестойких перекрестных ссылок и складывается в…
Личность. Позывы к рвоте. Синяки. Все тело ломит. Дональд Хоган. Он предпочел бы не приходить в сознание, остаться в черной пустоте, но действие полицейского сонного газа вдруг прекратилось, а побочные эффекты были специально сведены к тошноте и слабости, самым унизительным ощущениям.
Перекатившись на бок, он обнаружил, что никакой опоры под ним нет. Страх упасть неизвестно куда заставил его собраться. Поглядел и схватился он одновременно: рука потянулась к металлическому пруту, глаз воспринял безумную, неразрешимую загадку форм и линий.