Всем стоять на Занзибаре

Лицо Оливы стало жестоким и холодным, как мрамор.

– Вы очень обяжете меня, мистер Поттер, если уйдете.

– Что?

– Вы слышали. – Короткий пухлый палец ткнул в кнопку на столе.

Шина потянула мужа за рукав.

– Она профессионал, Фрэнк, – мертвенным голосом сказала она. – Тебе придется поверить ей на слово.

– Нет, это уж слишком! Мы пришли вежливо попросить, а…

– Дверь позади вас открыта, – сказала Олива. – Всего хорошего.

Повернувшись на каблуках, Шина направилась к выходу. С мгновение казалось, Фрэнк вот-вот завопит от ярости, но потом плечи его поникли, и он последовал за ней.

Когда они ушли, Олива обнаружила, что едва не задыхается, таких усилий ей потребовалось, чтобы держать себя в руках. Послав проклятие в адрес правительства Ятаканга, она почувствовала себя несколько лучше.

Но ее ненависть была острой и чистой, и, как ожог под повязкой, она саднила вопреки любым притираниям.

За прошедшие годы Олива сплела огромную сеть полезных контактов, миллионы долларов раздала на взятки, десятки раз рисковала попасть под суд – и все время ее поддерживала уверенность в том, что «продукты» нынешней тектогенетики, как, например, клонированные эмбрионы, никогда не смогут конкурировать с традиционной «неквалифицированной рабочей силой». Свой бизнес она начинала, когда евгеническое законодательство имелось только в двух штатах, в Калифорнии и в Нью-Йорке, а Пуэрто-Рико был полон многодетных матерей с приемлемым генотипом, которые были готовы отдать своего пятого или шестого младенца на усыновление богатому янки. По мере того как евгеническое законодательство распространялось и отращивало зубы, по мере того как добровольная стерилизация после рождения третьего ребенка становилась обычным делом, Олива научилась находить обходные пути. Чистый генотип, хотя и был до сих пор желателен, представлял собой меньшую проблему, чем сбор доказательств того, что усыновленный действительно американский гражданин, ведь на самом деле для будущих родителей-негров детей поставляли с Гавайев, а для гринго – из Чили или Боливии.

Не жалея трудов и забот, она выкормила и вырастила предприятие, способное справляться с любыми трудностями. А теперь вдруг из треклятого Ятаканга наползает через пол земного шара черная тень катастрофы. Ятакангцы не просто предлагали бесплатный шанс, в котором прежде было отказано всем, кроме миллионеров, нет, они собирались пойти дальше. Дитя, рожденное из любого чрева, может быть гением, Венерой, Адонисом…

И если вторая часть их заявления правда, то, когда на рынок выбросят улучшенные версии с неведомыми новыми талантами, кому понадобится заурядный младенец?

Схватив со стола единственное его украшение, витую исключительно яркую розовую раковину-стромбус, она швырнула ею в окно, выходящее на суетливый город. Разбившись, раковина упала на пол. Ни царапины на стекле, и вселенная за ним осталась на прежнем своем месте.

Режиссерский сценарий (14) Подходящий кандидат

Реальный мир перестал существовать. Реальный мир поблек, как обрывки неуловимого сна, воплощение принципа неопределенности, разорванное в клочья усилием их удержать. Привычный мир уже подернулся дымкой, когда Дональд спускался к шлюз-камере разгонотуннеля в Ист-Ривер, и последние его клочки рассеялись от жара, с огнем вырвавшегося из пусковой установки, которая забросила Дональда по дуге над континентом на орбиту, на край космической пустоты, где звезды, будь они видимы, возможно, походили бы на ожоги от уколов раскаленной иглой.

Разумеется, никто их не видел. Через антирадиационные щиты, укрепляющую «подушку» на случай падения или вынужденной посадки и многие слои теплоизоляции, которая при вхождении в атмосферу (согласно данным наблюдения) светилась тускло-красным, свет звезд уж никак не мог достичь глаз Дональда Хогана.

Ему было вспомнилось, как Чад Маллиган спросил, когда он в последний раз видел звезды, когда Норман в последний раз вымок под дождем, но воспоминание тут же поблекло, обратилось в иллюзию, в наркотический дурман. Женщина в соседнем кресле всю дорогу посмеивалась, пребывая на собственной, вероятно, наркотической орбите, и временами он улавливал сладковатый запах из нюхательного пузырька, заткнутого пенистой пробкой. В какой-то момент она как будто даже решила предложить ему нюхнуть, но передумала.

Зачем убивать человека, которого ты никогда раньше не видел? Пилот сбитого вертолета, которому толпа раздробила череп, представлялся ему более реальным, чем Норман, чем Чад, чем кто бы то ни было из знакомых. С его гибелью смерть из абстракции превратилась в вещественную реальность, заставила вспомнить тезис Холдейна[33]: для разумной пчелы такие абстрактные понятия, как «долг», были бы железобетонно конкретными.