Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 1

Аргумент типа: «Ведь мы же с тобой одной крови!» — не более чем озвучивание такой попытки. Разве тюрьмы не переполнены чьими-то сыновьями, братьями, сестрами, племянниками и т.п.? Конечно, есть вероятность судебных ошибок, но эта вероятность при всем при том… ладно, предположим нечто невероятное, жуткое, то есть пятьдесят процентов. Но даже если так, то все равно за решетками тюрем находится целая армия насильников, грабителей, бандитов, киллеров, мучителей, которые являются чьими-то кровными родственниками, и эти самые родственники яростно проклинают правосудие, свидетелей обвинения, оставшихся в живых жертв, которые указали на своих мучителей…

Это патология. В Природе ничего подобного не существует. Природа не знает родственной любви или родственной солидарности. Это — коварная выдумка слабых, выдумка, которая со временем превратилась в некую норму бытия. Но это превращение не изменяет ее антиприродной сути.

Все преступники — люди объективно слабые, потому что вполне способны удовлетворить свои запросы законным путем.

А родственная любовь — ни что иное, как извращение.

АРГУМЕНТЫ:

«Материнская любовь неразборчива, она будет простираться на все, что мать когда-либо носила в своем чреве. Это истина страшная — страшная и для матери, и для ребенка, но нельзя не видеть, что в этом заключается вся безнравственность материнской любви. Любви, которая остается всегда одинаковой, независимо от того, станет ли сын святым или преступником, королем или нищим, остается ли он ангелом или вырождается в гадкое чудовище. Не менее безнравственны и притязания детей на любовь матери — притязания, основанные только на том, что они ее дети (особенно повинны в этом дочери, но и сыновья не без греха)».

Отто Вейнингер. «Пол и характер»

В Природе все по-иному. Птички, к примеру, выкармливают своих ненаглядных отпрысков ровно 21 день. На двадцать второй день непосредственного общения с родителями птенцы должны покинуть гнездо, опираясь на собственные крылья. Ну, а тех, кто не может или ленится летать, ждет внизу кошечка, во всей своей природной справедливости…

Это не жестокий каприз, а непреложное условие выживания вида.

Некоторые люди еще с незапамятных времен научились выживать в обход этого естественного условия.

Для обуздания могущества сильных и для успешного паразитирования за их счет слабые изобрели ряд религиозных догматов, норм общественной морали и таких понятий, как групповая солидарность — родоплеменная, национальная или государственная. Эта принадлежность к группе в значительной степени освобождает слабых от честной конкурентной борьбы за выживание, тем самым ставя под угрозу срыва весь процесс совершенствования данного вида.

Разумеется, слабых эта проблема не волнует.

Подпав под влияние стереотипов общественной морали, сильный, впавший в некоторое застойное благодушие, рассуждает таким образом: «Ну, что ж… бездельник… наркоман… проиграл в карты квартиру… мою… не повезло, видно… но, опять же, свой, не чужой…» А ведь речь идет о неудачной человеческой особи, приговоренной самой Природой к ликвидации. И никто, даже очень сильный человек, не вправе оспаривать этот приговор.

КСТАТИ:

«Слабовольные люди — это легкая кавалерия армии дурных людей: они наносят больше вреда, чем сама эта армия, потому что их слабоволие все разоряет и опустошает».

Никола-Себастьен де Шамфор

Эти люди, как подтвердила вся печальная история актов милосердия, гораздо опаснее самых откровенных и жестоких злодеев, и прежде всего тем, что они способны вызвать снисходительное сожаление и желание помочь им в разрешении их жизненных проблем, а это неизменно оборачивается гораздо более сложными проблемами для тех, кто оказал им помощь. Слабовольные люди — самые характерные, самые типичные предатели, лицемеры и отступники.