Всемирная история болезни

– А сколько бы вы мне заплатили, если бы я по памяти восстановила весь ваш роман – с точностью до девяноста процентов? – и испугавшись его округлившихся зрачков, попятилась: – Впрочем…

– Две, нет, три, нет, четыре тысячи… А если с точностью… Все пять – евро, конечно, не долларов. Но разве это возможно, Мари?

Войдя домой, Маша увидела: за кухонным столом два весьма нетрезвых брата Тимура, между ними на столе бутылка – на донышке перцовка – и красные герберы в новой вазе.

– Ну что тут у вас? – не разжимая кулака, боясь расстаться с рыбьей головой, тревожно сунулась Маша.

– Всё в порядке, – ответил брат мужа не очень весело, но довольно уверенно, – завтра мы меняемся местами.

16

Из-за головной боли и какого-то серебристого тумана перед глазами ей никак не удавалось включить сознание. Она смотрела с кровати на довольного, улыбающегося Поля и не могла понять, кто он, кто она сама и чего от неё хотят. Память никак не могла решить, какую программу ей запустить: о том, что Наде только что снилось, или о том, что с Надей произошло накануне.

«Рыба-рыба-рыба кит, рыба правду говорит», – выплыла откуда-то, помавая плавниками, русская скороговорка. А потом уж пошли остальные мысли. Хотя и со скрипом. Это Поль. Надо обрадоваться.

– Тебя освободили?

– Наконец-то! Ты тут без меня пьёшь беспробудно, что ли? Пятнадцать минут пытаюсь тебя привести в чувство. Муж, можно сказать, из тюрьмы вернулся, а жена его не признаёт.

– Поздравляю. Извини, что-то мне плохо, не пойму.

– Ладно, давай. Кофе будешь? – и он, нагнувшись, задушевно чмокнул её в щёку.

А Надя стала мучительно собирать, складывать пазл происходящего. Всё-таки сначала вспомнился сон. Один из снов, обрывок. К ней в квартиру лезут воры (то ли в эту, то ли в ту, можайскую). А она пытается их задержать, не пустить. Кто-то ломится в дверь – она затыкает дверь столом, кто-то разбивает окно и пытается залезть с крыши – она скидывает его с подоконника. Потом балкон… Балкон.

Надя застонала и уткнулась в подушку. Почему-то мысль о балконе была самой колючей и тошнотворной. Почему?

Потом откуда-то: Луи! Как объяснить Полю, что Луи спит в их квартире? А он вообще-то спит? Она прислушалась. Поль звякает кофеваркой. Больше никого, ничего не слышно. Наверное, ушёл, это хорошо.

– А обыск-то они когда делали? – кричит ей муж из кухни.

Обыск. Кто они? Какой ещё…

Наверное, будет лучше, если она всё-таки встанет.

Комоды, книжные шкафы, ящики стола, шкафчики для посуды неожиданно бесстыдно похвалились Наде своим вывороченным нутром. Что-то это уже было. Ах да, они недавно переехали на эту квартиру. Нет, какое? После переезда она всё старательно уложила, а потом прошло уже несколько месяцев.

Ничего не понимаю.

Одежда кучей на полу, всё вверх дном, всё. Какой кошмар! Лучше бы ей и не просыпаться. Так это был не сон? Здесь хозяйничали воры, они что-то искали? Или это правда полиция и обыск?

Надя чувствовала себя дико беспомощной – именно оттого, что никак не могла вспомнить и понять, связать между собой последние события. Вот они вчера с Луи ездили в Ла-Рошель. Правильно. Зачем? К матери Поля. Так, Шарлотта сдержала своё обещание, и Поль на свободе. Прекрасно. Что-то там было ещё, что-то очень новое, волнующее, что-то очень и очень важное.

Генеалогическое древо? Да, надо будет посмотреть, порасспрашивать у Поля, что и как. Странно, помню детали, помню, какого цвета у Луи мобильный телефон, а вот главное – как будто кто-то стёр. И ведь вроде не пила вчера вечером ничего, кроме чая. Вот только анжуйское с этим, с секретаришкой на берегу.

Стоп. На берегу. Что-то было там такое, на берегу.

Надя умылась и с кислой, перекошенной физиономией выползла к Полю на кухню.

– Милый муж, у меня проблема. Какая-то бестолковая амнезия.

– Ладно, бывает. Выпей кофейку, всё пройдёт. А вот у меня, наоборот, кажется, всё хорошо. Выпустили за недостатком доказательств, хотя я так и не понял, чего там они хотели мне повесить. А потом, главное-то, что ж ты не спросишь у меня: как здоровье? Я отвечу: здоровье моё прекрасное, потому что я всё-таки больше не болен и болеть больше не собираюсь. Я не сын своего больного отца, а значит, здоровый человек.

Ну, вот, снова здорово, – подумала.

– Это замечательно, хотя и несколько неправдоподобно, – устало улыбнулась Надя и вдруг подошла к мужу совсем близко, взяла ладонями его лицо и чуть повернула к окну, к свету. – Слушай, только не удивляйся. А тебе никогда не казалось, что твой секретарь Луи чем-то на тебя похож?

Поль впервые за это утро, а пожалуй, и за несколько месяцев, услышал, что она говорит, и посмотрел серьёзно:

– Слушай, может, тебе врача вызвать? Ты и правда как-то не в себе. Не пойдёшь на работу?

Надя покачала головой. Это тоже вспомнилось. Вчера, в поезде, она приняла решение уйти из ресторана, искать новую, хорошую работу, ещё приняла решение жить с мужем мирно, ещё какие-то мечты о самосовершенствовании и… и… Исомы.

– Мне кажется, тут нужен не такой врач, а… психолог, психотерапевт, – потянулась Надя к своей чашке.