Во второй половине XI в. утверждается также оформлявшаяся с середины столетия концепция справедливой священной войны в интересах Святого престола. Согласно утвердившимся представлениям, участники военных действий в защиту церкви и папства становились «воинами Христовыми» (
Впервые эту идею высказал все тот же Григорий VII. В 1073 г. император Византии Михаил VII Дука (1071–1078), обеспокоенный усилением могущества турок-сельджуков, обратился к папе римскому за помощью. Григорий VII живо откликнулся на просьбу, желая воспользоваться сложившейся ситуацией для преодоления раскола 1054 г., приведшего к окончательному размежеванию православной и католической церквей, и утверждения власти наместника престола Святого Петра на Востоке христианского мира. 2 февраля 1074 г. папа писал Вильгельму I Бургундскому: «Мы надеемся… что после подчинения нормандцев (
В посланиях понтифик открывал также и истинную цель организуемого похода – объединение Западной и Восточной церквей: «К этому делу меня особенно побуждает также и то, что Константинопольская церковь, не согласная с нами относительно Святого Духа, стремится к согласию с апостольским престолом». Папа собирался лично встать во главе западного воинства, рассчитывая на массовую поддержку со стороны рыцарства. По крайней мере в письме маркграфине Матильде Тосканской он заявлял: «Я верю, что в этом деле нам окажут содействие многие рыцари». И действительно, Григорию VII поначалу сопутствовала удача, ведь к концу 1074 г., по его словам, ему удалось заручиться поддержкой 50-тысячного войска, состоявшего из итальянцев и французов, о чем понтифик поспешил сообщить Генриху IV, рассчитывая также на скорейшую поддержку со стороны короля Германии. При этом папа отмечал, что эти рыцари готовы выступить под его началом против врагов Бога и двинуться в Иерусалим для освобождения Гроба Господня. Интересно, что, говоря о своих целях, понтифик подчеркивает стремление помочь Константинополю, а определение святынь Иерусалима как главной цели похода приписывается уже самим «воинам Христовым». Очевидно, призыв освободить Святой город уже тогда был более понятным и привлекательным в рыцарской среде, чем возможность оказать помощь Византийской империи, пусть даже эта предоставленная единоверцам подмога способствовала бы уврачеванию раскола и единению церкви. Неудивительно, что впоследствии очередное побуждение оказать военную помощь византийцам и всем восточным христианам будет вначале поставлено в единую связку с лозунгом освобождения Святой земли, а затем и вовсе станет основным, вытеснив все остальные цели на периферию внимания.