Всемирная история. Том 15 Эпоха Просвещения

И все-таки последнее слово, очевидно, остается за Кантом. Даже многие советские философы признавали существенный вклад его практической философии в становление диалектики.

«В трех пунктах система Канта представляет исходную точку всей новейшей диалектики, — писал В. Асмус, — во-первых, в естественнонаучных исследованиях Канта; во-вторых — в его логических исследованиях, составляющих содержание «трансцендентальной аналитики» и «трансцендентальной диалектики», и, в-третьих — в анализе эстетической и телеологической способности суждения...»

Немецкая литература XVIII века явилась своего рода полем сражения между приверженцами разных литературных течений — классицизма и сентиментализма.

Влиятельным пропагандистом и теоретиком классицизма был Готшед, во многом благодаря которому Саксония в первой половине XVIII века стала главным центром литературного движения.

Готшед содействовал очищению немецкого языка от огромного количества иностранных слов. Готшед сделал родной язык более ясным, понятным и правильным. Готшеду также принадлежит заслуга выдвижения немецкого театра в ряду других европейских театров того времени.

Очевидной ошибкой Готшеда как художника было его преклонение перед французским классицизмом и верноподданическая угодливость перед государями, причем Готшед имел привычку навязывать свои идеалы другим. Естественно, что Готшед имел многочисленный лагерь оппонентов.

В частности, с ним вступили в ожесточенную литературную полемику цюрихские профессора Бодмер и Брей-тингер, которые противопоставляли его сухому классицизму право поэта на поэтическую фантазию. Опираясь на авторитет Мильтона, они защищали обращение поэтов к религиозным сюжетам, к изображению природы и обычных человеческих чувств.

Правда, очевидно, была на стороне швейцарцев. Именно они и вышли победителями из этой полемики. Идеи Бодмера и Брейтингера получили дальнейшее развитие в сентиментализме, представлявшем собою род оппозиции по отношению к официальной культуре абсолютизма (не только в Германии, но и в других европейских странах).

В Германии эта оппозиция усиливалась оскорбленным чувством национального достоинства, поскольку придворная культура опиралась на французские образцы и прежде всего французский язык.

Каждый германский курфюрст видел образец для подражания в очертаниях Версальского дворца и певучем романском слоге, в ярком и зрелищном венецианском театре. Клопшток, творивший во второй половине XVIII столетия, был одним из крупнейших представителей сентиментального направления в Германии.

Поэзию Клопштока нередко сравнивали с музыкой Баха, Генделя. Эта касалось его знаменитой поэмы «Мессиада»,

где Клопшток попытался создать героическую эпопею на основе христианской мифологии.

В силу поэтического воображения Клопштока, необычайного для того времени богатства языка его произведения произвели огромное впечатление на современников. Причем достоинства заслонили собой многие очевидные недостатки «Мессиады» — некоторую монотонность и риторичность.

Большой популярностью пользовались оды Клопштока, в которых поэт воспевал любовь к родине и любовь к женщине. Многие современники полюбили пасторальную поэзию Клопштока, воспевающую идиллические радости простой пастушеской жизни.

ГЕТЕ

В молодости Гете был связан с литературным движением «Бури и натиска» (получившим свое название по заглавию пьесы Ф. Клингера). «Бурные гении», как их тогда же прозвали, были близки по своему духу английским и французским сентименталистам. Они пытались противопоставить холодной рассудочности и бездушной морали искренность, бескорыстность и, конечно, молодой задор.

Центральной фигурой этого движения и был Иоганн Вольфганг Гете. Лучшими его произведениями того времени стали историческая драма «Гец фон Берлихинген» и «Страдания молодого Вертера».

«Гец фон Берлихинген» стал первой немецой исторической драмой. Главный герой — борец против княжеского абсолютизма, сторонник императора (и, по замыслу Гете — единства Германии).

Но вместе с тем фон Берлихинген трагически одинок. Подняв бунт против княжеского произвола, он не смог найти общего языка с* крестьянами... В этом, кстати, и состояла особенность литературы «Бури и натиска»: ее герои одиноки в своем благородстве и своих терзаниях.

Именно таким, «классическим» героем «Бури и натиска» был и Вертер — человек гуманной души и тонкой мысли, чувствительного, легко ранимого сердца. В «Страданиях молодого Вертера» бюргерская среда, изображенная Гете, имеет характерные приметы времени, несмотря на всю условность сентиментального романа в письмах.

Самоубийство Вертера можно понимать как протест, если не против общественных отношений, то против традиционной морали и официальной религии.

Роман передает царившую в Германии накануне Французской революции душную общественную атмосферу, которая порождала у части немецкой интеллигенции мечтательность, равнодушие ко всякой деятельной жизни и как следствие этого — к самой жизни.