Всемирная история в десяти томах. Том 2

Отдал им дань и виднейший поэт IV в., воспитатель Грациана, знатный галл Авсоний. Его литературное наследство весьма велико. Он писал поэмы, стихи о родных пейзажах по берегам реки Моселлы и письма. Этот жанр пользовался большим успехом, и, например, многочисленные изящные письма Симмаха на разные темы ценились чуть ли не на вес золота. Интересно, что учёные до сих пор спорят, был ли Авсоний христианином или язычником. На Западе религиозная борьба не была столь острой, и христианские писатели охотно пользовались образами мифологии, развлекая читателей рассказами о хорошо известных, но не надоедавших приключениях языческих богов. Напротив, в условиях религиозных столкновений в городах Востока языческие симпатии резко звучат в речах одного из последних крупных языческих риторов, антиохийца Либания. Речи этого друга Юлиана, защитника притесняемых куриалов, дают яркую картину бедственного положения городских землевладельцев, ремесленников, крестьян, солдат и полного произвола чиновничества, придворных и военных командиров.

6. Историческое значение падения Западной Римской империи

Всемирно-историческое значение падения Западной Римской империи заключается не в самом факте её гибели, тем более что она давно утратила своё мировое значение, но в том, что крушение Западной империи знаменовало собой гибель рабовладельческого строя, рабовладельческого способа производства. Вслед за разложением рабовладельческих отношений на Востоке, рухнувших ранее всего в Китае, пала главная цитадель рабовладения на Западе, и в результате этого новый, исторически более прогрессивный способ производства получил широкие возможности для своего развития.

Говоря о гибели рабовладельческого общества Западной Римской империи, следует прежде всего иметь в виду глубокие внутренние причины. Рабовладельческий способ производства изжил себя, исчерпал возможности своего развития, вследствие чего рабовладельческие отношения и рабовладельческое общество зашли в тупик. Рабство стало помехой для дальнейшего развития производства. Энгельс писал: «Рабство перестало окупать себя и потому отмерло. Но умирающее рабство оставило свое ядовитое жало в презрении свободных к производительному труду. То был безвыходный тупик, в который попал римский мир: рабство сделалось экономически невозможным, труд свободных морально презирался. Первое уже не могло, второй еще не мог сделаться основной формой общественного производства. Вывести из этого положения могла только коренная революция»[56].

Разложение рабовладельческого способа производства приводит к тому, что в римском обществе времён поздней империи наблюдается сложное, противоречивое сочетание старых рабовладельческих отношений с элементами новых, предвосхищающих отношения феодальные, но зародившихся ещё в недрах рабовладельческого общества. Эти новые отношения и формы порой причудливо переплетаются со старыми; они сосуществуют, но в то же время находятся между собой в постоянной борьбе. Однако развитие и победа новых, более прогрессивных отношений в условиях поздней Римской империи были невозможны без революционного переворота, без «коренной революции», ибо старые устои были ещё достаточно стойкими и живучими, а зарождающиеся новые формы были опутаны густой сетью тех же старых отношений и пережитков.

Так, например, есть все основания констатировать разложение рабовладельческой формы собственности. Как было уже показано выше, мелкое и среднее землевладение, связанное с городами и сохранившее в наибольшей степени черты рабовладельческого хозяйства прежних времён, переживает в период поздней империи упадок. Вместе с тем идёт рост крупных поместий (сальтусы), уже не связанных с городами. По мере своего развития эти поместья превращались в замкнутое целое (и в экономическом и в политическом отношении) и становились фактически независимыми от центральной власти. Такие поместья уже существенно отличались от «классической» рабовладельческой латифундии и предвосхищали в своей структуре некоторые черты феодального поместья. Однако в условиях поздней Римской империи эта новая форма собственности не могла получить беспрепятственного и полного развития, и поместья римских магнатов IV—V вв. должны быть признаны лишь эмбрионом новой формы собственности.