Обилие новых направлений и их борьба имели свои, внутрихудожественные причины. Изменившиеся обстоятельства требовали, чтобы литература нашла внутри себя такие качества, которые обеспечивали бы более активное вторжение в жизнь. Реализм XIX в. в этом отношении больше не удовлетворял писателей. Если Бальзак говорил, что автор обязан лишь расставить члены уравнения, а решать — дело других; если Флобер считал, что художник должен быть подобен богу, который присутствует в произведении везде, но которого непосредственно не видно; если, наконец, Чехов, этот несравненно более современный писатель, также думал, что «суд» (т. е. художник) должен только поставить вопросы, а отвечают на них пусть «присяжные», — то для новых писателей это оказалось уже недостаточным.
При всей возвышенности идеалов реализма XIX в. и при всей его беспощадной правдивости в нем чувствовался некий пробел: в его художественной системе не было места для активного и целенаправленного переустройства мира, и новые писатели вынуждены были искать поэтому иные пути. «Что делать, — писал в этой связи Александр Блок, — если рабочий и крестьянин в каждую минуту, именно сейчас, спрашивают нас как жить?» Горький, глубоко уважавший реализм Толстого и Чехова, выступил против своих учителей, требуя от литературы действенного, героического начала.
Но осознать эту проблему как необходимую и важную для искусства еще не значило сразу же ее разрешить. Новые направления взялись за нее по-разному, с разных концов, и многие из них потерпели на этом пути жестокие поражения: иные решали ее с какой-нибудь одной, узкой и частной точки зрения, иные заходили в тупик. Среди художественных течений, развивавших односторонне и гипертрофированно те или иные качества реализма, наибольшее распространение получили в это время натурализм и символизм.
Натурализм, возникший первоначально во Франции, исходил из той предпосылки, что, как бы прекрасен ни был художественный вымысел, трезвая правда факта (природа — «натура») выглядит более убедительной, и писатель должен прежде всего внимательно регистрировать быт, находить в нем действие точных и проверенных законов, подобно тем, что имеются в физике, химии и т. п. Натурализм претендовал, таким образом, на научную достоверность и старался придать литературе вид документально обоснованного отчета. Однако, утверждая эти принципы, он ограничивал, а то и вовсе изгонял важную сторону искусства — изображение по вероятности или необходимости, отнимая тем самым у писателей одну из богатейших возможностей для воплощения их идей, оценок и пристрастий. Кроме того, в погоне за научностью писатели-натуралисты попадали нередко под влияние модной позитивистской философии или естественнонаучных гипотез, которые составляли для науки в лучшем случае переходный этап, а в искусстве могли служить лишь источником догматических и узких представлений. Художественная ценность многих натуралистических произведений сильно страдала от желания их авторов дать чисто биологическое объяснение сложному духовному миру человека. Вследствие этого наиболее талантливые натуралисты часто обращались к другим художественным принципам. Так было, например, с Золя, который написал свои лучшие вещи преимущественно в реалистическом методе; так было и с Гауптманом, который, помимо реализма, использовал в своем творчестве приемы символистского искусства.
Символизм, также возникший впервые во Франции, часто представлял собой реакцию на натуралистическое изображение жизни, и он появлялся обычно там, где натурализм обнаруживал свою несостоятельность. Но, нападая на плоское описательство, символисты предлагали взамен другую крайность — пренебрежение реальностью, устремление «вглубь», к метафизической «сущности» видимого мира, к «символам». Если реализм настаивал на более глубоком и творческом переосмыслении фактов, то символисты призывали двинуться «еще дальше» — в непознаваемый и вечный абсолют. Окружающая действительность казалась им ничтожной и недостойной внимания; это был всего лишь «покров», за которым пряталась вожделенная «тайна» — единственный достойный, по мнению художника-символиста, объект. Сторонники и вожди этого направления легко поддавались религиозным и мистическим теориям.
Однако художественные поиски символистов, подобно поискам «философского камня» алхимиками, не пропали даром. Наиболее талантливым из них удалось значительно расширить сферу поэзии, продвинуть вперед поэтическую технику, вскрыть новые возможности слова и т. д. Но эти же талантливые художники признали в конце концов бесплодность теоретической концепции символизма. Они стали возвращаться к реализму (Ибсен) или по крайней мере к реальности (Метерлинк) и создавать на развалинах символизма новую литературу, отвечавшую потребностям революционной действительности XX в. (Верхарн, Брюсов, Блок).