Всемирная история. Византийская империя

Разница между языческой «безысходностью» и христианской глубокой надеждой на «приобретение», блаженное воздаяние вечной, истинной жизни, пробуждение после загробного сна выражена особенно отчетливо в том, что смерть становилась в представлении ромеев триумфом, торжеством, новым рождением и потому иногда сравнивалась с церковным обрядом браковенчания. Как жизнь, так и смерть сами по себе были путешествием – общим для всех путешествием в вечность. Идея смерти не как вызова Богу и человеку, а как единственного пути в эту вечную жизнь стала краеугольной для ромея-христианина. Показательно, что кварталы поздневизантийских провинциальных городов уже с X–XI вв. все гуще покрывались маленькими квартальными, «семейными» церквами, которые одновременно служили местами для коллективных кимитириев умерших прихожан. Устроенные под полом или в стенах этих церквей, а также рядом с ними, в непосредственном окружении частных жилых домов, они символизировали тесную связь жизни и смерти, которые стали восприниматься если и не полностью бестрепетно, то абсолютно неразрывно. Встречая более ранние могилы, строители новых гробниц собирали человеческие останки, содержащиеся в них, и перезахоранивали в ямах, могилах-костницах, благоговейно твердо веруя, что за чередой лет и тысячелетий неминуемо придет день, когда Господь соединит эти мертвые тела с душами и призовет всех на свой последний Страшный Суд.

Глава 4. Рецепты счастья

По справедливому мнению выдающегося французского византиниста Андре Гийу, византийцы были «одним из самых серьезных народов мира». Они мудро и глубоко относились к себе и своему окружению, строя на этом представления о счастье – духовных основах своей жизни, традициях, семье, браке, воспитании, образовании и науке.

Надежда и опора

В мире изменчивом, полном клеветы и предательства, насилия и страха, где человек оказывался безнадежно одиноким перед всемогущим государством, единственной надежной опорой для ромея стала такая простая коллективная ячейка византийского общества, как христианская семья. Вся жизнь вращалась вокруг нее и семейных религиозных церемоний – Крещений, обручений, браковенчаний – стефаном, отпеваний, похорон и панихид. Идеал такой семьи, разумеется, был недостижим без глубокого ментального переворота общества, преодоления античных семейных традиций, искреннего обращения в христианство.

Наиболее частое слово для обозначения византийской семьи – сингенис. Ромеи различали два ее вида – кровную, «природную» (фисеи) и «устроенную» (фесеи). Последняя, ориентированная на главное – воспроизводство детей, продолжение рода, включала супругов в браке (анхистерия), духовных родителей-крестных (анадохе пневматике), приемных сына/дочь (иофесия) или приемных брата/сестру (адельфопойя). Нетрудно заметить, что такая семейная структура расширяла понятие семьи далеко за пределы привычного перечня участников семейных отношений. Законодательно она окончательно сформировалась в Ромейском царстве к концу IX в., как это видно из новелл Льва VI Мудрого.

Сингения представляла собой некое подобие монастыря, этакий индивидуальный мирок, больший или меньший, живущий обычно в собственном доме, скрытый от посторонних глаз, в недоверии ощетинившийся перед всем окружающим светом, образно и на деле постоянно готовый к осаде извне. Для семейного человека это была надежная, тихая гавань, где можно было обрести душевное равновесие и покой, познать настоящее счастье. Общественная жизнь в ромейском обществе потеряла свою притягательность. Все, что происходило вне семьи, воспринималось как ненужные тревоги, заботы и волнения. Только ради семьи стоило трудиться, добиваться высокого положения и приобретать богатства, только на помощь близких родственников можно было рассчитывать в трудную минуту.

Характерно, что обителью такой семьи являлась усадьба, опять-таки бо`льшая или меньшая, но обязательно закрытая для посторонних взоров.

Свое жилье византийцы старались, насколько возможно, построить подальше от соседского, а двери расположить таким образом, чтобы они не находились против входа в другой дом. Огороженный хозяйственными постройками и высоким каменным забором, такой дом представлял собой замкнутый прямоугольник или квадрат с глухим внутренним двором и действительно напоминал своеобразную крепость.