Всемирная волновая история от 1850 г. по 1889 г.

«Шолом-Алейхем» «С ярмарки» (жизнеописание), февраль 1916:

В то время (1883) появилась еврейская газета, первая газета на разговорном еврейском языке («Фолксблат» – Александра Цедербаума), и так как русские издания отказывались печатать мои «романы» и «драмы», а статьи на древнееврейском языке тоже никого не услаждали, то я попытался забавы ради написать что-нибудь на разговорном языке, на языке Менделе Мойхер-Сфорима, книга которого попалась мне тогда на глаза. И, представьте себе, «Фолксблат» ухватилась за меня, и редактор Цедербаум собственноручно написал мне письмо, в котором просил (понимаете – просил!), чтобы я писал еще. С того времени я стал помещать фельетоны в «Фолксблат», и чем больше я писал, тем чаще меня просили присылать свои фельетоны. К тому же сотрудником «Фолксблата» в это время оказался Мордхе Спектор. Он неустанно подогревал меня, чтобы я не переставал писать, что и делает по сегодняшний день. Мои писания, однако, в те времена были не более, чем забава, пока не случилась история с «Ножиком», которая изменила характер моего творчества, как и мою жизнь. В те дни меня занимала коммерция – деньги, биржа, ценные бумаги и тому подобные вещи, не имеющие никакого отношения к литературе. Я достиг тогда вершины своего благосостояния, обладал большиши деньгами и, возможно, пошел бы по иному пути, по тому пути, который некоторые считают настоящим. Но случилось иначе. Приехав однажды в Киев по разным важным делам и устав за день, я лег спать, но уснуть не мог. Поднявшись, я присел к столу и написал, верней, излил душу в произведении о своих детских годах, которому дал название «Ножик». Написанное я отправил в редакцию и забыл о нем. И вот однажды читаю «Восход» и вижу литературный обзор за подписью «Критикус» (Дубнов), который среди всякой чепухи упоминает и о моем «Ножике». Со страшным сердцебиением прочитал я несколько теплых строк «Критикуса». Он хвалил мой «Ножик» и утверждал, что молодой автор обнаруживает талант и со временем подарит нашей бедной литературе на разговорном языке «идиш» хорошие произведеиия. Исполненный благодарности, со слезами радости на глазах, я еще раз перечитал эти слова милого «Критикуса» и дал себе слово писать в этом роде еще и еще. И с той поры пo сегодняшний день стоят перед моим взором эти теплые доброжелательные слова, и каждый раз, когда я пишу новую вещь, я себя спрашиваю: а что скажет на это «Критикус». Я давно потерял свои деньги, но бодрость осталась при мне, и я крепко держу в руках перо. Должен ли я быть благодарен «Критикусу», или наоборот, – решать не мне. Моя болезнь (сочинительство) так далеко зашла, что я принадлежу уже не самому себе, не своим домочадцам, а нашей литературе и той огромной семье, которая называется «народ».