Всемирный следопыт, 1927 № 05

Тогда Керим подвел меня к самому краю обрыва над ручьем, и усадил на выступ камня, показав на пули в моем патронташе. Сам же полез в овраг. Я поразился его кошачьей ухватке — уменью карабкаться по скалам. Он поднимался на моих глазах по крутой каменной стене. Я видел, как он, балансируя на правой ноге, долбил в скале палкой ямку для левой ноги, висевшей в воздухе. Шум ручья заглушал его работу. Иногда Керим вопросительно оглядывался на меня, и я указывал ему направление. Он выполз прямо против зверя и подобрался к нему сажен на пять — не больше…

Медведь покоился в траве, не подозревая опасности. У меня в груди теснило дыхание от волнения. Лезгин минуты две отдыхал за камнем, затем, тщательно прицелившись, выстрелил. Медведя взбросило на воздух. Он завертелся на одном месте, скоро ткнулся головой в землю и затих, словно затаившись.

Тут случилось то, чего я никак не ожидал, и после чего я только и понял предусмотрительность храброго лезгина, посадившего меня на выступ скалы… Метрах в ста от Керима, из травянистой водомоины, вместе с выстрелом поднялась медведица, рявкнула, встала на задние лапы и быстро-быстро пошла с яростным фырканьем на Керима. А от нее метнулись, уходя в горную россыпь, два бурых клубка — медвежата. Это было незабываемое мгновение…

_{Медведица рявкнула, встала на задние лапы и быстро пошла на Керима. От нее в сторону　метнулись медвежата.}

Керим, бросив ружье в траву, серым кубарем покатился в овраг. В этот момент медведица уже стояла на краю обрыва и яростно плевалась в его сторону. Я быстро понял смысл своей позиции и начал из обоих стволов обстреливать зверя. Медведица еще больше ярилась от ружейных раскатов. Пули цокали по камням, медвежата ревели, взбираясь по россыпи, срывались и снова лезли вверх, дико визжа. Мать бросалась к ним, опять появлялась над обрывом, бешено потрясая башкой. Я выпустил уже шесть пуль. На один момент она особенно близко подбежала к обрыву, я тщательно выцелил ее в грудь — и выстрелил раз за разом. Она взвизгнула, пошатнулась, быстро хватила ртом правую лапу и остервенело замахала ею в воздухе…

В эту секунду я услышал возбужденный, одобрительный шопот Керима.

— Якши, кардаш!… Чох якши[6])!..

Он уже сидел около меня и загоревшимся взглядом следил за зверем. По-видимому пуля, попала ему в лапу.

Медведица, зло фыркая, повернулась, прихрамывая, полезла вверх к медвежатам и, подталкивая их мордой, быстро скрылась за поворотом горы.

Отдышавшись, Керим взял мою двухстволку и опять полез через овраг. Добравшись до медведя, он, держа ружье на изготовку, осторожно подошел к зверю вплотную. Медведь был мертв. Пуля пробила ему шею на месте соединения ее с черепом.

С полчаса Керим возился над тушей убитого зверя. Вернулся потный, раскрасневшийся, торжественно улыбающийся — с двумя ружьями и палкой в руках. По моей просьбе, вместе со шкурой он захватил с собой череп медведя и небольшой кусок мяса от задней ноги.

Убитый зверь оказался «пестуном» — небольшим годовалым медведем.

----

В жаркой перепалке со зверьми мы не заметили, какой густой толпой окружили нас тучи. Солнца уже не было видно. Воздух стал сырым, волглым.

Тучи шли все гуще и гуще, торопливо сбегая с гор и заполняя долины. Нигде нельзя было рассмотреть теперь отчетливых очертаний гор. Отдельными вершинами они прорывались сквозь свинцово-серый туман и снова безнадежно тонули в нем. Жизнь замерла кругом, замолкли птицы.

Иногда дождь мелкими брызгами падал сверху, но чаще мы просто оказывались в мельчайшей водяной пыли, путаясь в ней, как рыба в сети. Под ногами ничего не было видно, я спотыкался о камни, падал. Итти стало невероятно трудно. Керим, боясь в тумане разминуться со мной, дал мне конец веревки. Через час я свою легкую ношу ощущал, как тяжелое проклятие. И только то, что впереди меня уверенно и твердо шагал Керим с грузом чуть не в сорок кило, сохраняло во мне упорство.

Мы уткнулись в узкую, острую полоску горной россыпи, обрывавшуюся отвесами с обеих сторон. Обрывы уходили вниз, далеко и круто; над пропастью клубился серый туман, — и оттого она казалась бездонной. Я пытался итти за Керимом, но мокрая обувь скользила по скользкому щебню. Я упал, ушиб руку и бедро и едва-едва, ползком на четвереньках вернулся обратно. Тогда Керим нацепил мне на спину свой мешок, повесил мне на шею оба ружья и, пригнув свою спину предо мной, крикнул:

— Айда!..

Я не стал долго раздумывать и ухватился руками за его жилистую шею. Опираясь на палку, Керим быстро пошел по перешейку, балансируя на каменной россыпи.