Однако голландские власти не дремали. По приказанию резидента, всюду, где выступал Рави, были расставлены тайные агенты, доносившие по начальству обо всем виденном и слышанном. Нередко агенты гримировались и переодевались малайцами и смешивались с толпой. Агент, присутствовавший при новогоднем вайанге и слышавший зажигательную речь Рави, поспешил уведомить власти. Когда мирная безоружная толпа подошла к своей святыне, неожиданно из фикусовой рощи, раскинувшейся у подножия горы, навстречу ей вышел отряд голландской пехоты, вызванный по телефону из соседнего гарнизона.
Рави был поражен, но не показал вида. На вопрос офицера, зачем он привел сюда толпу, даланг отвечал, что они пришли выслушать волю всевышнего, и с наивной доверчивостью объявил, что аллах призвал его к освобождению угнетенного народа Явы.
Офицер предложил яванцам разойтись по домам, уверяя, что они неправильно поняли волю аллаха: теперь их никто не притесняет, о них заботится голландское правительство; если же они будут упорствовать, их придется арестовать.
Некоторые из толпы, испугавшись, начали разбегаться, другие остались спокойно стоять. Офицер дал знак, и двое солдат схватили Рави. Даланг не двинулся с места. Толпа глухо заворчала. Но вот старая Ина как тигрица с диким воплем набросилась на офицера. Он отшвырнул старуху ударом ножен, и она тяжело упала на землю. Вопль Ины вывел остальных женщин из состояния оцепенения. Почти у всех были сыновья и мужья, лелеявшие надежду на освобождение родины. Они с криком бросились на солдат:
— Не отдадим Рави! Он наш освободитель!
Раздался выстрел, а за ним вопль смертельно раненой молодой женщины. У туземцев не было ружей, но, по обычаю, многие из них имели за поясом крисы.
— Велик аллах и правда его! — с этим криком яванцы бросились на солдат.
Затрещали ружья, и через десять минут все было кончено. На траве валялись убитые, раненые; оставшиеся в живых испуганно жались в стороне, окруженные солдатами. Из солдат пострадал только один.
Рави лежал раненый на пыльной дороге; он еще дышал и был без сознания: пуля пробила насквозь ему грудь. Ина бросилась к сыну, упала на него, обливаясь слезами и испуская дикие крики. Старуха рвала на себе белые волосы.
— Он безусловно сумасшедший. Возьмите его и отнесите в тюрьму; я думаю, он безнадежен. Остальных пригоните в город, надо учинить допрос. Крови больше не проливать! — отдал приказание офицер.
Рави подняли и понесли. Ина бросилась к ногам офицера:
— Только не в тюрьму! Дайте мне его домой! О, боги, он потерпел поражение! Но он не может убежать, вы сами видите, что он умирает. Я хочу до конца ухаживать за моим сыном. Дайте мне закрыть ему глаза, и аллах вознаградит вас.
Она обняла ноги офицера, поливая их слезами. Офицер брезгливо отстранил ее.
— Хорошо, разрешаю, но пусть мои люди перенесет его. Несите его в хижину, — приказал он солдатам, — и шестеро из вас пусть останутся там на часах впредь до дальнейших распоряжений. Кто знает, во что все это выльется!
Унтер-офицер отдал честь и принялся выполнять приказание. Один из солдат открыл красный ларец, брошенный убежавшими кули, и стал раздавать марионетки своим товарищам, как трофеи подавленной революции. Так окончила свое существование одна из самых лучших коллекций марионеток Явы[11]). В другое время Ина без борьбы не отдала бы «богов», но теперь все ее внимание было поглощено сыном. Остальные же туземцы были чересчур подавлены всем происшедшим. Под конвоем солдат они были отправлены в город в тюрьму.
В хижине, на цыновке лежал Рави. Мать склонилась над ним и обмахивала его веером. В открытую дверь смотрела полная луна. Через равномерные промежутки времени дверь затемнялась фигурой часового. Издалека доносились звуки праздничного гамеланга. Грозный гул голосов роился над деревней.
Медленно открыл Рави лихорадочно блестевшие глаза.
— Как жарко, мама!.. Кто это там ходит?.. Почему голландские солдаты все еще здесь?.. Гамеланг!.. Он играет победную песнь свободы… Но почему он звучит так тихо?.. Крики… Что это за крики?
— Сейчас узнаю, сынок.
Выйдя за дверь, Ина спросила часового, что означает рев толпы на улице.
— Это твои соседи, — ответил солдат. — Они говорят, что твой сын одурачил их и повел на верную смерть, что он был в заговоре с голландским правительством, что он предал их. Они не верят, что он ранен, хотят пробраться к нему и расправиться с ним по-своему. Но ты не бойся, мы хорошо охраняем его. Завтра они уже не будут больше шуметь, мы живо охладим их пыл.
Ина молча вошла в хижину.
— Узнала? — слабо спросил Рави.
— Это наши, — ответила мать, — они пришли выразить тебе благодарность и радость, пришли приветствовать тебя как своего освободителя.
— Так мы победили?.. Как только я поправлюсь, я выйду на улицу, я научу их, как надо построить новую жизнь… Я слышу радостные клики, вижу сияющие лица… О, моя Сита! О, моя Ява! Ты свободна!..