Всемирный следопыт, 1931 №05 цвет

Май. Последний представитель Тянь-Шаня — Алтайский хребет. Фиолетово-снежные зубцы, один над другим. С юга хребет подперт Алайской долиной. Ее высота — 3100 метров. В ней — снег. Выше телеграфного столба снег. Он пухлый и рыхлый, потому что уже пьет его солнце. Если ступит лошадь — пропадет, провалится. Июнь победит эту снежную силу. Июнь ляжет роскошной зеленой травой. Дикая белая долина обернется парадным джайляу[6], богатейшим — на двести километров в длину, на тридцать в ширину — пастбищем. Армия баранов, овец, яков, лошадей войдет в рай, ибо Алай в переводе — рай. Движение стад нарушит горную тишину. Сейчас — снег. Тишина. Мертвая, бездонная тишина. У кого хватит смелости проникнуть в Алайскую долину сейчас?

С севера — подножье Алая — 2500 метров — долина Ак-Босога, что значит «Вот тебе белый сноп». Зеленый, узкий и длинный луг. Он вцепился в горы деятками лощин, щелок, ущелий. Сейчас он бурлит ожиданьем. Он ждет, когда стают снега на Алае. Словно закоулки необъятной пристани хаотического моря гор, щелки, ущелья, лощины — сейчас переполнены. В них юрты, стада, киргизы. День, когда откроются перевалы, будет праздничным днем. Нетерпенье. Весна. Розовые, голубые, солнечные пятна на горах. Гора за горой, хребет за хребтом — зубцы, купола, шапки и конусы — словно фантастическая лестница в неведомый мир. Под снегом, ниже снега — арча и рябина — темные пятна. Долина зелена мелкой молоденькой травкой. Она еще заставляет голодать скот.

3

Середина долины пуста и открыта. Горные киргизы не любят широких, плоских пространств. В середине долины две белых точки. На десятки, на сотни километров уже известно киргизам про эти две белые точки. Сотни глаз из юрт, из ущелий, из-под арчи, с вершин, с деревянных седел — со всех четырех сторон, любопытствуя, наблюдают за ними. Этого не знают две белых точки. О, как любопытны киргизы. В середине долины — палатки урусов. Кто они — эти урусы? Зачем они здесь? Куда они поедут? У них всякая «шара-бара» — много вещей и еды. У них разные странные блестящие штучки в сумках и ящиках. У них очень хорошие лошади. Они за все платят деньгами. Должно быть — богатые эти урусы! Разговорам о них нет конца.

Ослепительные снега. Никого и ничего нет среди великолепия сверкающих гор. Тишина. По вечерам — дождь и холодные, серые ползающие туманы. По ночам выпадает снег. По утрам — словно простыню, сбрасывает долина выпавший за ночь снег. Тогда она дымится белым, легким паром. Пар медленно всползает по горам вверх, отрывается от хребтов, и плывет, сворачиваясь, в прозрачное синее небо.

Там образуются облака. Так каждый день. Пространства. Мир. Тишина. Еще не родились ручьи.

4

Мы жили в палатках вчетвером: начальник Памирской геологической экспедиции — Г. Л. Юдин, топограф — Г. В. Бойе, повар — узбек Осман Тусматов, и я — коллектор экспедиции. Мы жили тихо и дружно, и в ожидании открытия перевалов, занимались геологической работой в окружающих нас горах. Но утром 22 мая, к лагерю подъехал какой-то киргиз, и сообшил нам, что поселок Гульча, расположенный километрах в семидесяти от нас, разгромлен басмачами.

Известие было неожиданным и ошеломляющим. Оно означало, что мы ежеминутно можем подвергнуться нападению. У нас было только два мелкокалиберных маузера, да японский карабин с полусотней патронов. Обсудив все наши возможности, мы решили двинуться на заставу Суфи-Курган, находившуюся в 35 километрах к северу.

5

К лагерю приближается всадник. Киргиз? Нет. Кто это? Беру бинокль: русский. Подъезжает. Старик в черной бекеше и черной с козырьком ушанке. Встревоженные, красные плутающие глаза:

— Вы слышали?

— Да.

— Что же вы думаете делать?

— Заберем все ценное и двинемся в Суфи-Курган. Как киргизы в Ак-Босоге?

— Пока спокойно. А где ваши лошади?

— У нас нет лошадей. Мы отправили их неделю назад на пастбище к Капланкулю. Надо узнать, нельзя ли нанять их здесь.

— А если теперь их не дадут вам?

— Тогда… Ну, тогда… Надо, чтоб дали. А сами вы что думаете делать?

— Да что же… Больше ведь ничего не придумаешь. Поеду в Суфи-Курган. Я сейчас в кочевку — вон туда, в щелку, узнаю вам насчет лошадей, вам и туда ведь не на чем съездить. Сейчас же вернусь.

Старик Зауэрман, районный лесообъездчик, уезжает.

6

В Советско-Германской экспедиции 1928 года работал киргиз Джирон. Он бедняк и хороший человек, старый знакомый. Джирон живет в кочевке Ак-Босога, за два километра от нас, через реку. Посылаем за ним известившего нас о басмачах киргиза.

Бойе потягивается, встает — веселый, смешливый. Коротко сообщаем ему.

— Да ну? Басмачи? Вы знаете — меня не надуете. Вот здорово придумали: басмачи! Ха-ха! Ну что ж, им не поздоровится! Я восемьдесят человек перестреляю. Я же призовой стрелок. Вот так одного, вот так другого!..

— Юрий Владимирович, — тихо произношу я, — я вам серьезно говорю.

— Так я вам и поверил!

Бойе моется, балаганит, прыгает, шутит.