Всемирный следопыт, 1931 № 05

Гремит лебедка. Железный хобот наклоняется над пропастью трюма, опуская туда стальной канат. Грузчики внизу приподнимают ломами бревно, и, захлестнутое стальным объятием каната, оно плавно переносится в трюм пapoxoдa.

— Пойдет-пойдет! Сама пойдет. Еще пойдет! — взрывают воздух крепкие груди грузчиков. Норвежец, стоящий у машины, радостно ухмыляется. Ему нравится песня русских, нравится радость их труда.

— Направо, чертило, направо! — ревет ему снизу огромный бородатый дядя, и стрела послушно делает движение направо. Норвежец понимает по-русски. Но вот появляется на мостике золото капитанских галунов. Глаза машиниста мгновенно потухают, спина горбится, а из лихтера снова несется интернациональное: «Майна! Вира!» При капитане, боящемся красной заразы, норвежец не должен обнаруживать своего знания русского языка.

Черная пасть иностранцев жадно проглатывает наш экспорт, выбрасывая взамен машины. Ящики — большие, маленькие, огромные. Ящики хранят в себе колоссальную энергию, спресованную в тысячи тонн стали и железа, загнанную в колеса маховиков, в движение поршней. Эта энергия подталкивает упирающуюся жизнь, она шагает индустрией по нашему необъятному Союзу, она ускоряет темпы нашей великой и небывалой стройки.

Первая пятилетка

«Помогите нам! В тесном единении с Советским союзом! Посвящено нашим русским братьям, товарищам матросам „Первой пятилетки“, Красной помощью Данцига. Да здравствует борьба с белым террором. Август 1930 г.»

Эта надпись, приколотая данцигской организацией Красной помощи Германии, белеет на стене красного уголка. «Первая пятилетка» — новый теплоход Карской экспедиции. Он прибыл в конце августа из данцигского порта. Налет заграничного плавания еще чувствуется на команде. Штурмана щеголяют в каких-то особенных дождевиках, на матросах необычайно замысловатые узоры жилетов и длинноносые ботинки «джимми». Но беседуя с ребятами, я не чувствую никакого восхищения и аханья перед Западом. Мне рассказывают о безработных, ночующих в скверах, об отсутствии прожиточною минимума, о необычайной проституции «вольного города», где нужда выгоняет толпами женщин на улицу.

В этом году в состав Карской экспедиции вошли пять мощных теплоходов-буксиров, заказанных нами в Германии. Но эти буксиры стоят лучшего пассажирского парохода. Поражает абсолютная безукоризненная чистота. Команда, гордящаяся своим теплоходом, яростно следит за поддержанием этой чистоты. В огромном машинном отделении, где в ритмично стучащие поршни цилиндров запрятано 1 400 лошадиных сил, ни единого пятнышка нефти на полу. Вахта машинного отделения сейчас же после работы попадает под душ. Теплоход сверкает ярко начищенной медью кранов и ручек, стеклами иллюминаторов, гладью линолеума.

Первое время, попав сюда после нескольких месяцев скитания в тайге и тундре, я ошалел от культуры и комфорта, такого необычного здесь, за полярным кругом. Я пугливо подхожу к умывальнику, у которого два крана для горячей и холодной воды; с чисто папуасским любопытством верчу выключатель вентилятора, предлагающий прохладу в любой час дня и ночи. Матросские каюты — большие светлые комнаты, с четырьмя пружинными койками и четырьмя шкапчиками для одежды, с верхним и настольным светом, с линолеумом на полу. Укладываясь спать в одной из кают, вспоминаю полутемные душные каморки английских матросов, которые мне пришлось видеть при посещении одного из английских лесовозов.

В красном уголке царит веселый гам свободной от вахты команды. Стучат костяшки домино. Шахматные кони, взнузданные руками играющих, мчатся по квадратам клеток. Пялятся туманом белесые глаза иллюминаторов, балалайки и гитары навалены в углу, дожидаясь случая, чтобы выпустить накопившиеся в их сухих телах звуки.

Неожиданно появляются гости. Команда норвежского парохода, ставшего на якорь рядом с нами, пришла познакомиться с жизнью советских моряков. Их восемь человек, почти все они белокуры и сероглазы. Молодые, здоровые парни, потомки рослых скандинавов, некогда завоевывавших Русь. Обоюдное знакомство совмещается с осмотром теплохода, выстроенного по инструкциям и планам советских инженеров. Мы спускаемся в машинное отделение, заходим на кухню, показываем красный уголок, столовую, баню, матросские каюты. Перед стенгазетой «Путь пятилетки» норвежцы останавливаются и оживленно переговариваются между собой.

Перегрузка леса на лихтер

Осмотр теплохода заканчивается товарищеским чаем. Наши гости говорят только по-норвежски и немного по-английски. Но ребята находят все же способ обменяться мыслями с норвежцами. Кто-то притаскивает кипу иллюстрированных журналов. Перелистывая их, матросы показывают гостям дымящиеся трубы заводов, железную паутину строек, армии тракторов, вспахивающих страницы журналов. Все это сопровождается пояснительными комментариями на скверном подобии английского языка и самой ожесточенной мимикой и жестикуляцией.

Язык пролетариата — интернациональный язык. Мы прекрасно понимаем друг друга.