За неделю до смерти, в день Рождества Христова, отец Серафим, по обычаю, направился в больничный храм на Литургию, чтобы причаститься Святых Таин. Здесь к нему пришел некий г. Богданов, прибывший издалека с целым рядом вопросов. Вот что потом он записал о свидании своем с ним: «Я пришел в больничную церковь к ранней обедне еще до начала службы и увидел, что отец Серафим сидел на правом клиросе, на полу. Я подошел к нему тотчас под благословение». Он благословил приезжего гостя, но когда тот стал тут же просить «побеседовать с ним», старец поспешно встал, сказавши только два слова: «После, после». И скрылся в алтарь. Чтобы понять такое строгое отношение отца Серафима к гостю, нужно знать, что для него Литургия была самым важным и высочайшим моментом; тут более всего уместны слова Господа Иисуса Христа: «Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всем разумением твоим». И даже самые благонамеренные разговоры способны отвлекать причастников от «единого на потребу», от общения со «Сладчайшим Иисусом». Между прочим, поэтому именно Церковь перед причащением установила не чтение или произношение поучений, а пение «запричастна» — человек должен в это время всецело сосредоточиться на грядущем моменте причащения. И отец Серафим больше, чем другие, знал это; потому и отклонил благочестивую, но несвоевременную беседу с гостем. А после он принял его и ответил на все заготовленные им вопросы (многие из них изложены были в предыдущих главах). «Все время нашей беседы, — пишет Богданов, — отец Серафим был чрезвычайно весел. Он стоял опершись на дубовый гроб, приготовленный им для себя, и держал в руках зажженную восковую свечу. Начиная отвечать, часто приветствовал меня словами: «Ваше боголюбие!»... Прощаясь со мной, он благодарил меня за посещение его убожества, как сам он выразился. Благословляя же (при прощании), хотел даже поцеловать мою руку; кланялся все до земли. А маленькой паломнице Вере батюшка предсказал горькую долю: «У нее будет путь трудный: выйдет за такого мужа, что и Бога знать не будет!»... Дивные Божии прозорливцы!...
В тот же день Рождества Христова, после Литургии, отец Серафим направился к игумену монастыря, отцу Нифонту, и стал с ним прямо говорить о своей кончине. При этом просил его положить в приготовленный им свой гроб. Говорил и о братии; просил за некоторых из иноков, особенно за младших. И «простился» с ним в последний раз.
Возвратившись в келью свою, он одному монаху, Иакову, вручил маленький финифтяный образок явления Божией Матери преподобному Сергию. При этом сказал: «Сей образ наденьте на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу, — сей образ прислан мне честным отцом архимандритом Антонием, наместником святой Лавры, от мощей преподобного Сергия». Между прочим, в акте от 11 января 1903 года, при подробном описании осмотра вскрытого гроба отца Серафима, не упомянуто о сем образке, почему — неизвестно. Не случайно пожелал он иметь сей именно образок: думается, не потому лишь, что отец Серафим любил и чтил своего духовного сына, архимандрита Антония; но еще более потому, что это был дар от мощей преподобного Сергия, великого предшественника отца Серафима. Три главных светильника знает Русская Церковь, между коими, как святая радуга, перекинута славная история ее: Киев, Радонеж и Саров — святого Антония с Феодосием, Сергия и Серафима. И преподобный Сергий как бы послал свое благословение преемнику своему по православному благочестию. Разные места, разные времена, но один Святой Дух, одно Святое Православие. А кроме сего, сим образком отец Серафим напоминал о сродстве с преподобным Сергием и по сходству их жития, а в особенности явления им Божией Матери: это было живым указанием на великую любовь преподобного Серафима к Царице Небесной и милость Ее к Саровскому «любимцу» Ее.
Но вот наступил и последний день. Преподобный сподобился воистину «христианския кончины, безболезненны, непостыдны, мирны», — как молится Церковь, — он не болел ничем, был в полном и ясном сознании и скончался поразительно безмятежно: «уснул» для пробуждения в другой жизни...
Утром 1 января 1833 года, в воскресенье, он в последний раз пришел в ту больничную церковь Святых Зосимы и Савватия. Но вел себя на сей раз не совсем обычно: поставил ко всем иконам свечи и приложился к ним, чего прежде не делал. Так он «прощался» теперь, а лучше сказать — готовился к встрече со святыми. После Литургии он простился с бывшими здесь братьями, благословил их, поцеловал и сказал приведенные выше слова: «Нынешний день нам венцы готовятся», чем ясно указал уже точно день смерти своей. Потом приложился ко Кресту Господню, знамению нашего спасения, и к иконе Божией Матери, обошел престол. И вышел из храма. Все заметили крайнее изнеможение старца; но духом он был бодр, спокоен и весел.