Всемуко Путенабо

— За тебя! — Прямой мужской взор блестит и туманится одновременно. — И за эту чудесную ночь! И за то, что «Леонидин» никогда не отказывает — принимайте как после еды, так и натощак, и рекомендуйте подругам!

— И чтобы прошлое не мешало!

— А вот это особенно хорошо! Чин-чин!

Терпкая сладость разливается по пищеводу.

— Потанцуем? — предлагает кавалер.

— — —

Глава 4

Говорят, любовь — это болезнь, проходящая, если больные достаточно долго лежат в постели. Врут. Потому что — смотря с кем. С любимым — не проходит.

Алена стонет. Мечется по смятому матрасу, путаясь в полах халата. Забыла снять. Какая разница.

Он отказался. Ее Кирилл. До свадьбы оставалась неделя.

Невозможно. Но зачем похитителям врать? Сорвать двойной куш? То есть…

Она вскакивает, но тут же вновь садится на жесткий сундук. Перед глазами колышутся цветные круги. Голова трещит от усилий.

Возможно, похитители уже получили деньги с Кирилла и хотят еще?

Она падает ничком на матрас. Нет. Назови они сразу двойную, тройную, любую цену — Кирилл бы…

Кирилл — что? Нашел бы? Землю бы перевернул, но собрал?

Значит, не собрал. Не нашел. Не перевернул.

Снова шаги. Уже привычные, мужские. Скрип. Свет. Пародия на лицо. Корзинка вниз.

На этот раз не еда, а что-то громоздкое и угловатое. В корзине оказывается переносной проигрыватель видеодисков со встроенным экраном. Приложенная записка гласит: «Посмотри. И еще раз подумай над нашим вопросом».

Она включает и чуть не падает в обморок. Кирилл. Он смотрит в камеру. Глаза тусклые.

— Алена… — он едва выталкивает слова. — Извини. Ничем не смогу тебе помочь.

Алена задыхается. Кирилл без одежды. В чужой постели. На заднем плане видны женские вещи. Мало того — там успела мелькнуть женская фигура, одетая в домашнее.

— Прости, что так получилось… — долдонит несостоявшийся муж, — что пришлось сказать это вот так… Я ухожу к другой. Когда-нибудь ты поймешь меня. Прости.

Запись закончилась.

Сверху опустили новый мини-плакат:

«Ну не сволочь? Что нам теперь с тобой делать?»

Мозг вдруг включается. Если никто не заплатит, выхода отсюда нет. Выкручиваться нужно самой.

Кто еще может собрать ради нее такую сумму? Друзьями-подругами не обзавелась. На работе коллеги таких денег в глаза не видели. Друзья Кирилла? Володя Горский? Володей, а не Владимиром Терентьевичем, он стал в первый же день знакомства, замучив комплиментами во время спонтанного танца. Буквально заставил называть на ты. И то, что произошло на следующей встрече, которой она так не хотела… и куда все же пошла, вняв нечеловечески-страстным мольбам о помощи… Вот и проявляй после этого сострадание.

Он обещал золотые горы. Цветами усыпать, на руках носить. Квартиру снял и говорил, что для нее. Врал, конечно. Но как же врал…

А все из-за Расула. О, кстати.

Алена оживает.

— Запишите, — сообщает вверх. — Владимир Горский и Расул Гаджиев.

Корзинка уносится вверх и вскоре возвращается. Снова с проигрывателем, без записи с Кириллом, но с несколькими комплектами батареек и стопкой других дисков.

Кино о любви. Много.

Слезы душат Алену. Рыдания. Истерика. Боль — долгая и почти смертельная. Кулаки об стену — в кровь.

Успокоение приходит нескоро.

— — —

Он преклоняется перед этим совершенством. Боготворит.

Ее глаза… Что скрывается за влажной поволокой этих закрытых сейчас небесных очей, чей взгляд так неумолимо притягивает, сладко щебечет и нежно шепчет, бесконечно много обещает, больно обжигает, рвет душу в клочья, крадет уносящееся сознание и бьет острием копья прямо в сердце?

Он не может без этих глаз. С каждой секундой погружения в них его засасывает все глубже и глубже, в них он вязнет, как в меде, утопает и, в конце концов, бьется головой о неожиданно податливое мягкое дно — и наслаждается собственной беспомощностью, с трогательным трепетным удовольствием покоряясь неизбежному…

Забыть слово «неизбежность». Теперь все в его руках. Получилось даже лучше, чем он надеялся. Еще несколько штрихов к картине, и шедевр будет готов. Жаль, никому не покажешь, не поведаешь. Что ж, не впервой.

Он смотрит на часы, скидывает балахон и прочее тряпье. Пора подчищать хвосты.

— — —

Она вышла, такси сразу умчалось. До подъезда — еще метров сто, ближе не дали подъехать сугробы и ночующие на улице машины соседей, сейчас тоже превратившиеся в сугробы.

— Гля, какая! — Взгляд ночного искателя легких денег и удовольствий сканирует окружающую пустоту двора.

Напарник замечает это:

— Если ты о том же, о чем и я…

— Ага.

Но Кристина видит. Точнее, чувствует. Чего боялась в собственном небезопасном дворе, настигло ее здесь.

Ноги сами несут вперед. Не зря. Две тени пускаются наперерез. У нее выигрыш в расстоянии и начальной скорости. До двери подъезда она доберется первой, но что потом?

Топот по снегу приглушен и оттого еще более злобен. Как быдто хрустят кости. Темнота, страх, опасность — сиамские близнецы. Разделяются только ножом хирурга.

— Помогите! — кричит она в ночи.

Ситуация однозначна. Ужас пробирает насквозь и вытесняет стужу. Зачем она изменила маршрут?..

— Сейчас поможем, — издевательски доносится от преследователей.