Всеобщая история чувств

Нынче ночью сверчки, потирая надкрылья одно о другое, исполняют оглушительные скрипучие песни. Кажется, будто они поют в унисон, однако это благозвучие – случайность. Я слушаю вовсе не их разговоры, поскольку сверчки общаются между собой в ультразвуковом диапазоне, недоступном для нас. Я слышу неупорядоченные и бессмысленные для них звуки, которые производят их крылышки с зазубренными краями. Если бы я записала этот звук и воспроизвела его для сверчков, они не ответили бы. Животные, похоже, используют для общения те звуки, к которым наиболее чувствителен их слух. Не будь такого, им пришлось бы непрерывно орать, чтобы разыскать друг друга в хоре множества существ.

Существуют звуковые ниши. Когда дело касается общения в пределах своего вида, природа разрешает определенную маскировку[81]. В противном случае оповещение себе подобных может привлечь хищника. Конечно, эта тактика не идеальна. Один из видов центральноамериканских летучих мышей любит охотиться на мелких лягушек-свистунов, которых находит по звуку. Хищник прислушивается к брачному крику самца лягушки, зная, что, чем громче крик, тем крупнее и вкуснее будет добыча. А лягушка из-за этого оказывается в весьма затруднительном положении. Полная сексуального томления, она должна громко петь в тропической ночи, чтобы привлечь пару, но может привлечь и хищника. Плохая же песня не привлечет никого.

Однажды, в декабре, я со специалистом по летучим мышам Мерлином Д. Таттлом отправилась в техасскую Брэкенскую пещеру, где живут миллионы летучих мышей, в том числе матерей с детенышами. Перед самым закатом мы расположились в природном каменном амфитеатре перед пещерой и приготовились смотреть захватывающий спектакль. Как только красное солнце коснулось горизонта, из пещеры вылетели несколько летучих мышей, покружились, набрали высоту и умчались в ночь добывать пропитание. Потом появились еще несколько, потом они полетели дюжинами, потом – сотнями, и, наконец, словно тучи, закрыли небо. Мы с Мерлином чувствовали поднятый ими ветер, а они изучали нас своими эхолотами и кружили вплотную к нашим головам, не задевая нас. Затем Мерлин вскинул руку и, схватив одного зверька на лету, осторожно держал его, чтобы можно было рассмотреть устройство его эхолокатора, в частности – складки ушей и носа, работающие как радар.

Летучие мыши испускают устойчивый поток высокочастотных щелчков. Для большинства людей частота этих звуков (в среднем 50 000 Гц) недоступна уху. В юности мы слышим звуки лишь до 20 000 Гц. Пощелкивают мыши 10–20 раз в секунду; «детектор летучих мышей», которым пользуются натуралисты, переводит ультразвук в трели и щелчки, доступные человеческому уху. Летучие мыши, как крылатые мегафоны, излучают голосовые сигналы, а потом прислушиваются к возвратившемуся отраженному звуку. Чем ближе к добыче – тем быстрее и громче откликается эхо; по времени отклика мышь узнает точное расстояние до добычи. Однородное эхо от кирпичной стены или земли не похоже на расплывчатое от цветка или листа. Летучая мышь способна построить сложную эхокартину своего мира, холст, на котором все предметы и животные прорисованы в деталях, вплоть до текстуры, направления движения, расстояния и размера. Если стоять в тихом дворе, над которым кружат летучие мыши, они будут кричать очень громко – но вы с трудом услышите их. Биолог Джон Тайлер Боннер в книге «Масштаб природы» (The Scale of Nature) предлагает свой вариант представления эхолокации в человеческих понятиях:

Помню плавание в тумане мимо островов Сан-Хуан к заливу Пьюджет-Саунд. Пролив между островами очень узок, но все же разглядеть берега было невозможно. Рулевой парома прежде всего вежливо попросил матерей сказать детям, чтобы те заткнули уши. Потом высунулся из рубки с одного борта и дал гудок сирены, после чего повторил то же самое с другого борта. По времени возвращения эха лоцман определял расстояние до берегов. И, как мне показалось, воспринимал этот процесс куда хладнокровнее, чем я.