Всеобщая история искусств. Русское искусство с древнейших времен до начала XVIII века. Том 3

На протяжении XVI века Москва настолько выросла, что помимо кремлевской стены пришлось построить еще Китайгородскую стену, к востоку от Кремля. В 1586 году была сооружена третья линия обороны, белокаменная, там где позднее прошло бульварное кольцо (стр. 265). Строил его мастер городового дела, которому принадлежит и строительство огромного Смоленского кремля на холмах над Днепром, — Федор Конь. После нападения на Москву татар, в 1591 году, и их успешного отражения была возведена четвертая линия обороны — деревянная стена на земляном валу; в пределах ее находился «Скородом». Москву окружало теперь всего 120 башен; вместе с «сорока сороков» ее церквей они поднимались над морем деревянных домов и усадеб, которыми был густо застроен город. За пределами этих линий обороны расположено было кольцо монастырей: Андроников, Новоспасский, Симонов, Данилов, Донской и Новодевичий. На плане Москвы XVI века можно видеть, что непредусмотренные строителями потребности обороны, равно как и живой рост слобод вокруг Кремля, в конечном счете облеклись в ясную форму кольцевой планировки (стр. 265).

Древние русские монастыри во многих отношениях походили на города-крепости. Они служили целям обороны, и потому их строили прежде всего там, где в них была потребность, и обносили такими стенами, которые могли сделать их неприступными. Но, помимо оборонного, монастыри имели свое особое назначение, и это сказалось на их архитектурном облике. Духовенство видело в монастырях оплот церкви. Знатные люди рассматривали их как место, где в старости можно было устроить себе спокойное существование. Цари ссылали сюда неугодных вельмож. Что касается народных мастеров, чьими руками строились и украшались монастыри, то для них монастыри были городами, в которых им удавалось полнее воплотить основные понятия градостроительной эстетики, чем в городах обычного типа. Недаром позднее в сказании о Бове-коро-левиче под видом идеального города описан монастырь с четырьмя стенами и четырьмя башнями. «И наверху самых башен, — говорится в сказании, — повеле поставить для украшения золотые токи, что от солнышнего свету далече в страны видеть блестящееся, аки огнь горящ, паче меры светящееся».

Уже в самом выборе места для строительства монастыря находило себе выражение отношение людей к природе, которое давало о себе знать и в художественном творчестве. Недаром литературные источники уделяют этому особое внимание. По поводу построения Кириллова-Белозерского монастыря говорится: «Место оно, идеже вселися святый, бор бяше велий и чаща, место зело красно, всюду яко стеною окружено водами, и бе видение оного место зело умиленно». О другом монастыре говорится: «Плачевно же есть место сие вельми, яко само зрение места того в чувство привести может зрящих его». В выборе места для возведения монастырей было такое же творческое начало, как у художника-пейзажиста в нахождении «мотива». Эта прочная связь архитектуры с природой является одной из причин, почему древние крепости-монастыри, давно утерявшие свое первоначальное значение, до сих пор сохраняют всю силу своего эстетического воздействия. В древней Руси «уход из мира» потерял тот смысл, который вкладывали в него византийские проповедники аскетизма. Под «скверной мира» люди разумели «неустройство» в современном обществе, в человеческих взаимоотношениях, и потому нетронутая, девственная природа была для них влекущей к себе родной стихией, с которой жаль расставаться. Недаром и в народном духовном стихе царевич Иоасаф, покинувший отчий кров, обращается к природе с такими словами:

Прекрасна мать — пустыня,
Любимая моя мати!
Хоша придет мать — весна красная
И лузья — болота разольются,
И древа листами оденутся,
И запоют птицы райски
Ангельскими голосами…
Из пустыни я вон не изыду…

В ответ на эти слова Иоасафа пустыня вступает с ним в дружескую беседу и высказывает опасение, что он не расстанется со своим царством, с каменными палатами и с золотой казной.

В архитектуре русских монастырей XVI–XVII веков есть особая поэтичность. Приноравливаясь расположением своих стен к окружающему равнинному пейзажу, монастырские постройки нередко сливаются с природой, но поскольку башни их высоко вздымаются над округой, в них выступает противопоставление архитектурных форм природе. Каждый из русских монастырей XVI–XVII веков имел свое лицо; многие сохранили его даже после того, как последующие поколения их перестраивали. Расположенный в низине Старицкий монастырь (Калининская область) выглядит с окрестных холмов совсем как изящная игрушка, которую хочется взять в руки (164). В разбросанных среди лугов по обеим сторонам реки Евфимиевом и Покровском монастырях в Суздале отдельные здания и башни поставлены на пригорках с таким расчетом, чтобы они четко вырисовывались своими превосходно найденными силуэтами.