Всеобщая история кино. Том. Кино становится искусством 1914-1920

Фильм проникнут американским расизмом, ненавистью пионеров далекого Запада к представителям цветной расы. В фильме показывается, как Рио Джим изменил свое поведение из христианского милосердия, из чувства „элементарной человеческой солидарности”. В нем просыпается „ариец” и заставляет его помочь другим арийцам. Он не спасает других людей, а спасает только представителей своей расы. Гарднер Сюлливен родился в Стилуотере (штат Миннесота) в 1880 году. В этих краях, на Северо-Западе, в пору его детства еще не позабыты были первые поселенцы и индейская резня. Еще в 1862 году полковник Сибли вел кровопролитные бои с племенем Сиу. Будущий сценарист, должно быть, черпал и этих воспоминаниях расизм, близкий гриффитовскому.

Сценарии Гарднера Сюлливена часто имели пропагандистские установки. Фильм „Ариец” поразил французов не моральной проповедью, а совершенством, с которым сценарист и режиссер обыграли элементы экзотики, их поразил образ искателя золота, мешок, наполненный золотым песком, салун, предатель хозяин, предательница, роковая карточная игра, разорение, пустыня, люди вне закона, романтический притон, караван, пересекающий пустыню, жажда… Значительная часть фильма снималась на натуре; кажется, что с экрана веет ветром вольных прерий Запада, разыгрывается современная эпопея. Деллюк находил, что в этих суровых кинокартинах (суровых, как сам облик У.-С. Харта), в этих кинопроизведениях, очерченных резко и прямолинейно, истоки современной трагедии. Вот что он писал по поводу фильма „Холодная палуба” [76]:

„У.-С. Харт живет среди статистов, среди обычных стилизованных декораций кинопрерий далекого Запада. В фильме чувствуется что-то от великолепного фатализма трагедий Софокла. Но еще слишком рано утверждать, что произведения киноискусства будут жить такой же богатой жизнью, как те великие сценические произведения, которые стали достоянием целых народов.

Искатели золота, импровизированные города, ранчо, горы, дансинг, салун, карты, алкоголь, лошади и над всем этим загадочный Харт, придающий таинственность всему окружающему.

Дилижанс ползет медленно, как большое насекомое, по зыбкой почве. Поваленные деревья служат мостом. Рытвины на дороге утомляют лошадей. Люди танцуют, тесно прижавшись, заглядывая друг другу в глаза. Шериф, раздражительный, худой — хищная птица в образе чиновника, — появляется там, где нужен впечатляющий силуэт. Девушка в стареньком платье уезжает из родного глухого края. Крупье в цилиндрах, в узорчатых жилетах, с выглядывающими из-под рукавов манжетами, в вышитых манишках, с карикатурно модными галстуками бесстрастно следят, как золото переходит от игрока к игроку, и, когда нужно, „помогают” судьбе. Хулиганы швыряют стаканы с вином, которое разбрызгивается на посетителей цветным дождем.

Загадочная танцовщица. Она влюблена. Красивая черная шаль обтягивает ее прекрасное смуглое тело. Но он полюбил блондинку. Эпидемия свирепствует в лагере. Равнодушие, любовь, гордость, отчаяние — все это поочередно испытывает Харт. С лицом мученика, с распростертыми, как у Христа, руками он взывает к богу, в которого не верит. И вот он нападает на дилижанс — убийства, грабеж. Девушка умирает. Отец блондинки убит. Убийца повешен. Прекрасная танцовщица уезжает, и Харт остается один”.

Почти все эти эпизоды, перечисленные Деллюком, которые для него глубоко поэтичны, теперь легко найдешь в любом „вестерне” — жанре, ставшем стереотипом. Но в те времена эти фильмы были чудесным откровением и персонаж Рио Джим [77]придавал им необыкновенную яркость.

„Когда-то его звали „Человеком ниоткуда”, — говорил Деллюк. — Великолепное название! Никто не знает, откуда взялся Рио Джим. Он едет, он пересекает прерии, а прерии так велики; он скачет верхом, вот он в краю, где живут люди, и, пока он здесь, среди них, он страдает, ибо он любит. Когда его голова устает от размышлений, когда достаточно натружены руки и раскрошились сигареты, ему надоедают эти земные страдания. Он снова вскакивает на коня и уезжает [78].

… Как истоками искусства слова мы считаем гомеровские поэмы и древний эпос, воспевавший героев — Гектора, Ахиллеса, Ореста, Рено или Роланда, — так истоками киноискусства будут считаться фильмы, воспевающие сильных и отважных людей, скачущих на удивительно красивых лошадях по каким-то необыкновенным пустынным местам. И Рио Джим олицетворяет всех их. В блестящем, но беспорядочном введении к искусству, которому суждено завоевать мир, его имя будет сверкать ярко” [79].

Рио Джим утратил часть своего обаяния, как только покинул пустыню. Платок, повязанный на шее, кожаные манжеты, сапоги придавали ему очарование. По его широкополой фетровой шляпе „Рио Джимом” стали называть американских солдат, которые высадились позже во Франции и в те времена носили подобные же головные уборы. Но в костюме горожанина У.-С. Харт уже не был Рио Джимом.