Всеобщая теория всего

А прежде всего под словом «мода» подразумевается мода на одежду. Прочее – более громоздко, требует больше труда, денег, времени, может быть необязательным, прочее можно как-то скрывать. А в одежде ходит каждый, и сменить ее недолго, и видно тебя сразу. Вот где разгул! Меняем почаще, переодеваемся трижды в день, вопросы удобства и практичности – на хрен, когда-то английские шерстяные вещи носились треть века – кому надо упираться теперь в борьбе за такое качество, все равно через год это будет немодно! Хотя понятно, что платье от Шанель на коктейле – точно то же самое, что стеклянные бусы на туземке у тыквы с хмельной бузой.

Пример самый смешной и яркий – солдатская мода. Все в армии одеты одинаково, строго по уставу, как тут утвердить себя значительнее других? Ан нет, солдат тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Сапоги: голенище подрежем покороче и приспустим в гармошку, каблук набьем повыше и обточим на клин. Штаны ушьем в обтяжку, завязки на щиколотках отпорем и заменим резиновой штрипкой. Мундирчик тоже обузим и укоротим так, чтоб ниже ремня торчал ровно на десять сантиметров. Вместо белого подворотничка подошьем красный, а по краю выпустим наружу кантом белый полихлорвиниловый провод. Под значки – красные пластмассовые подкладочки. Под погоны – закругленные жесткие прокладки, чтоб твердый был погон и выгнутый. Пилоточку возьмем на размер поменьше и загладим так, чтоб утолки торчали. Ремешок ни в коем случае не зеленый, а коричневый, под кожу, и пряжку белую выкинем, достанем латунную, выгнем ее, уголки подточим на закругление. О! Это – уважаемый солдат, блюдет себя, не салага.

Штатский человек такого модника от бедного-несчастного солдата и отличить не сумеет. А для солдата в тех отличиях огромное значение! Он о них заботится, переживает, на масло и сахар из своего скудного пайка выменивает, в редкие свои свободные минуты шьет, точит, режет, совершенства добивается. И если рьяный командир прикажет все это убрать – сопротивляться будет, в наряд пойдет, на губе отсидит. Для солдата это – горе и унижение.

А светская дама дико переживает унижение, когда на балу все в бриллиантах, а у нее нету. А ее муж, который тоже этим фактом унижен, хапнет взятку, или влезет вверх по службе, или грабанет банк, чтоб его баба была не хуже других. Майн Готт…

Иерархия. Была всегда у животных и людей. И если кому кажется, что можно все-таки людям создать условия полного равенства, и чтоб ну низачем же никакая иерархия была не нужна, ну исключить же – условия чистого опыта! – ну все же к ней предпосылки, и тогда ее не будет, – тот пусть кушает больше фосфора для улучшения деятельности своего мозга.

Жизнь в советских (российских) тюрьмах (лагерях) – это ад кромешный. Еды хватает, помещения теплые, постельное белье чистое, условия для всех одни и те же (берем идеальный вариант содержания). Все равны, все зеки. Что они должны делать? Облегчать себе жизнь. Кто их друг? Свой брат зек. Кто их враг? Гражданин начальничек, вертухай, волк позорный. Да? Вот вам дышло, чтоб голова не болталась.

В тихий ужас и громкий кошмар превращают свою жизнь сами зеки. Они себе придумывают такие законы общежития, такие условности поведения, строят такую изощренную и жестокую иерархию, что главная тяжесть, и труд, и муки отбытия срока заключения – не условия жизни и работы, а звериные отношения между самими зеками. Все за решеткой, все за колючей проволокой, все братья по несчастью, так помогай друг другу. Ага… Побои, поножовщина, немыслимые надругательства, дикие условности поведения, сложная система подчинения, всего не перечесть. Почему?!

Это для непосвященного и на первый взгляд зеки равны. А вот я – ношу не синюю робу, а черную, причем новую. И сплю на шконке в углу у окна, а не у двери, и не на втором ярусе, а внизу.

И любовничек у меня молоденький, симпатичный, моя «машка». И если кто получает посылку с едой – мне дают из нее то лучшее, что я захочу. А кто мне не нравится, или сделал что не по мне – мигну, и мои шестерки его изобьют до полусмерти, или вообще макнут. А работают за меня мужики. И не потому, что мне трудно, а потому что западло. Я – пахан, я вор, и татуировки мои об этом говорят. Надо мной – только главвор зоны. А подо мной – авторитеты и шестерки. А под ними – мужики. А под ними – поломойки, мужику мыть пол или тем более сортир западло. А между мужиками и поломойками – придурки, они устроились неплохо, по кухням и библиотекам, на общие работы не ходят, и хотя они могут быть нужны и полезны, но в табели о рангах стоят ниже, уважения им меньше, койки их – на местах похуже. А ниже всех – петухи, опущенные, насильно сделанные пассивными педами, у них вообще нет прав, с ними нельзя общаться, нельзя прикасаться – хотя можно трахать или, сидя в карцере, принимать передачу из их рук, такой контакт «не считается». А при другом контакте ты сам окажешься «зачушен», сам стал опущенным. Красный цвет – нельзя. Поднимать что бы то ни было с земли – нельзя, даже упавшую шапку зимой, иначе ты опустился. И т.д., и т.п., и др., и пр.