Всерьез (ЛП)

А затем я отбрасываю плетку и обвиваю его руками, прижимаюсь ко всем горящим и саднящим местам, что сам же оставил на его теле, а он так отчаянно выдыхает: «Да-а, боже, Тоби, коснись меня, пожалуйста», что я и слышу-то только потому, что и сам думаю о том же. И целую, кусаю, впиваюсь в него ногтями, и малость даже по-настоящему плачу, но это такие хорошие слезы, что ли, и Лори шипит от пролитой на его ободранную кожу соли. Но все равно вжимается в меня, все равно подается навстречу прикосновениям и отвечает на мою мешанину всхлипов и рычания одними «пожалуйста», и «да», и «Тоби».

Самое странное, что несмотря на фонтан слез, мне совсем не грустно. Из меня просто так и льются все эти чувства — буйно, неистово и восторженно, словно именно этого я и ждал всю жизнь, и теперь все наконец-то обрело смысл. Нет, я не стал целым и тому подобная дурь — я и так им был — но куча кусочков меня теперь подгоняется друг к другу так, как не получалось соединить их раньше.

С Лори. Благодаря Лори.

Меня просто раздирает от жажды взять его, завладеть и блаженствовать от того, что он мой и так, и вот так, и в других самых разных смыслах.

Трясущимися пальцами я отстегиваю наручники. В голове смутно мелькает беспокойство о его руках и коленях, но не думаю, что он долго пробыл в такой позе, а когда говорю ему: «Вставай», он мешком повисает у меня на руках и дает приподнять и пихнуть себя на кровать. Ни грамма сопротивления, никакой борьбы, даже ладони вперед не выставляет для подстраховки — просто падает, полностью подчинившийся, слепой и беспомощный, а его спина представляет собой полыхающее свидетельство всей моей любви и свирепости.

— Не двигайся.

Кажется, член у меня начнет извергаться, как гейзер, стоит его коснуться, но все же как-то ухитряюсь покрыть его смазкой.

А вот Лори не готовлю. Хочу, чтобы и это тоже доставило ему немного боли. Чтобы служило постоянным напоминанием, как и отметины на коже. Хочется сделать ему такой подарок. Потому что с ним я тоже могу быть бесстрашным.

Подпихиваю его ноги пошире в стороны, отчего он издает сдавленный стон нетерпения и стыда, но больше пока не трогаю. Не сейчас.

Он слегка ерзает, вскидывает бедра, и я краем глаза замечаю подтянувшиеся вплотную к телу яички, тень горящего желанием члена.

— Пожалуйста? — чуть неуверенно пробует Лори.

Обожаю, когда он умоляет, но мне хочется другого. Нагнувшись, я сшибаюсь с ним телом и трусь об его спину, пока он не начинает ахать и извиваться. Дотягиваюсь губами до его уха и шепчу:

— Хочешь, чтоб я вставил? Тогда покажи мне себя.

А затем снова встаю и жду, дрожа от похоти и власти, жестокости и любви, с подсыхающими на щеках слезами и намокшей от пота спиной.

Лори сдавленно и стыдливо мычит и долго не решается, хоть я и не сомневаюсь, что он не откажется, нисколько не сомневаюсь. А потом его руки заходят за спину, разводят в стороны ягодицы, и вот он уже весь открытый моему взгляду, беззащитный, непередаваемо просительный и красивый до кончиков ногтей. Меня хватает на миллисекунду невозмутимости и самообладания, а потом я буквально вламываюсь в него, как тощий джаггернаут-недорослик, который скорее сдохнет, чем откажется от мысли о проникновении в чужую задницу.

И… Ну… У меня получается. Хотя в какой-то момент уже начинаю сомневаться, но тут Лори берет и так резко с болью выдыхает, а потом — елки, потом он поддается, и я оказываюсь внутри. Идет туго, но смазки достаточно, чтобы не думалось, что рискую там и правда что-то повредить. Мне нравится это мнимое принуждение — наше притворство, будто я реально мог взять над ним верх, и его выпоротое и саднящее от боли тело было силой порабощено моим.

Я отпихиваю его руки, чтобы не мешались, и подтягиваю бедра навстречу моим толчкам. Пальцы Лори бессильно скребут по кровати в такой инстинктивной реакции на потерю физического контроля над собой, но к тому времени я сижу уже глубоко внутри и сейчас уже вроде как знаю, что нужно делать. Все тело Лори обмякает, когда его шарахает удовольствием, а вырвавшийся из него при этом звук пойдет в мою личную галерею славы: экстаз, и облегчение, и благодарность, и подчинение.

Я впиваюсь пальцами ему в бока и трахаю, как в жизни никого не трахал. Не осмеливался. Но оставленные мной отметины на его коже поют сиренами, зазывая взять, использовать и еще раз вот так нас объединить. И кажется, чем менее бережное отношение я демонстрирую, тем сильнее отвечает Лори: извивается подо мной, вскрикивает в бессильной страсти от каждого жесткого толчка, которым я его награждаю.