Всерьез (ЛП)

Мы останавливаемся перед одним из этих белых сказочных домов. Конечно, такие нередко встречаются в богатых районах Лондона — безумно красивые и как будто сошедшие с кадров исторического фильма, но все равно трудно поверить, что это все настоящее и там живут реальные люди. Я честно практически ожидаю, что из-за угла появится розовощекая блондинка и предложит господину купить ее прекрасные красные розы.

Он откидывает крючок на низкой кованой калитке, и я поднимаюсь за ним по ступенькам ко входу. Первый этаж, а до него целый лестничный пролет. Хотя под ним есть что-то такое подвалообразное. Наверное, для слуг, которые бы там жили в 1812-м или типа того.

В коридоре я возвращаю ему пальто, и он вешает его в шкаф, перед тем как провести меня в комнату, которая в нормальном доме была бы гостиной, а здесь, скорее всего, называется парадной приемной.

Я ни хера не знаю о дизайне интерьеров, но все равно чувствуется, что тут очень уютно. Все чистенькое и в светлых тонах, а днем комната наверняка залита светом из тех больших полукруглых окон. Интересно, это тут он сидит летними вечерами, весь лоснящийся и золотистый, как лев, что притворяется прирученным?

Господи, как хочется увидеть его голым.

Но мы даже не разговариваем, просто стоим на продиктованном приличиями расстоянии друг от друга посередине этой великолепной комнаты, и я понятия не имею, что творится у него в голове.

Наконец он прерывает молчание, потому что я это сделать не в состоянии.

— Можем продолжить, где хочешь. — Такой спокойный, как будто это нормально. Видимо, для него так оно и есть. — Кроме моей спальни и запертой комнаты на верхнем этаже.

— Ясненько, Синяя Борода.

— Извини. Просто я ей уже не пользуюсь.

Я не собираюсь спрашивать про спальню. Зачем? «Не прыгай выше головы, Тоби». И честно не знаю, полагается ли мне обойти весь дом в поисках подходящей дрочильной зоны. Вот так ему и надо, если б я остановился на чем-то странном, типа кладовки, или туалета, или погреба. Вместо этого я внезапно спрашиваю:

— А как же твой ковер?

Агх!

«Только не смейся, только не смейся».

Но он спокойно смотрит мне в глаза, и я вдруг вспоминаю, почему он мне так понравился.

— Ковер меня не заботит.

— Может, здесь тогда?

«У тебя в зале. Господи. Чтоб меня. Ну что за хрень?»

Он кивает и идет задернуть шторы.

Пусть и не в спальне, но все равно становится очень интимно, как будто мы заперты в нашем личном мирке. В комнате есть регуляторы яркости, с которыми даже люстра светит приглушенно, мягко так. Волшебно, и он снова встает на колени — для меня, только для меня. И это даже лучше, чем в тот раз.

Лучше, но все равно совершенно недостаточно.

— Хочу посмотреть на тебя голого.

«Ё-мое, это что, я сказал? И правда я. Блин, перегнул палку. Вечно перегибаю».

Он секунду медлит, как будто обдумывает или хочет отказаться, и я даже понять не могу, против он или не против, а еще я совсем не представляю, что делаю, и вообще, похоже, коряга во всем вашем бэ-дэ-эс-эм, но мне та-ак хочется, что уже все равно.

Но тут он снова поднимается. И начинает раздеваться. Раздеваться. Рубашку расстегивает. Его руки подрагивают, и мне от этого так хорошо. Охерительно хорошо.

И его тело — ух ты. Не качок, но для меня они все равно выглядт какими-то дутыи, и все время хочется подойти и сказать: «Чувачки, ну хватит уже. Съешьте печеньку». Но он сильный и подтянутый без пугающих перекачанных мышц. Свет поблескивает на волосках у него на животе, груди и предплечьях, и он поэтому как будто лучится. Мне так нравится, и да — я на него пялюсь. А смысл тогда просить раздеться, если ты даже смотреть не собираешься? Ах да, и у него тоже стояк, только от наших гляделок, и это мне тоже нравится.

Как-то стыдно говорить мужику, который куда сексуальней тебя, какой он сексуальный, но я должен. Не могу не сказать. И оказываюсь прав, потому что у него на скулах проступают такие темно-красные полоски — не совсем румянец — и я вижу движения горла, когда он сглатывает. Внезапно вспоминается, как это ощущалось под моей ладонью.

Наконец-то он снова возвращается на колени. В ту же позу — руки за спиной, ноги слегка расставлены, словно только и ждет, чтобы я их раздвинул шире.

Только сейчас он смотрит в пол.

Раз в клубе сработало, пробую и тут:

— Посмотри на меня.

Интересно, может мне не стоит спускать ему с рук секундную нерешительность после моих приказов? В порнушке я бы сразу заладил всякие «Живо, раб» и прочее. Но ему я такое сказать не могу. Даже представить не получается. Да и с чего вообще захотел бы?

И — странно, да? — мне нравится, что он медлит.

Все, что я говорю, — это его выбор, шаг, который он сознательно делает.

И поэтому я уверен, что для него все по-настоящему. А значит, по-настоящему и для меня.

Он поднимает голову.

Ух ты.

В клубе было слишком темно, но теперь я вижу, какие у него… как они правильно называются?.. гетерохроматические глаза. Серые, как зимнее небо, по всей радужке, но вокруг зрачка — бам! — золотистое кольцо.