Всешутейший собор. Смеховая культура царской России

Слова «принять на себе шутовство» взяты из официального обвинительного заключения по делу Монса, а потому они документально подтверждают: шут Балакирев в петровское время существовал, здравствовал и забавлял русского царя. И то, что он служил камер-лакеем и ездовым императрицы, этому нисколько не противоречит. Как мы показали, при Петре потешников штатных, выполнявших исключительно шутовские обязанности, мы просто не находим: шутовской князь-кесарь Ф.Ю. Ромодановский одновременно являлся начальником зловещего Преображенского приказа; князь-папа Н.М. Зотов имел чин действительного тайного советника и титул графа; кавалер шутейного ордена Иуды Ю.Ф. Шаховской был по совместительству главным российским гевальдигером и т. д. Таким образом, все названные лица время от времени «прикидывались шутами», «принимали на себя шутовство». Приведем текст документа, относящийся непосредственно к Балакиреву полностью: «Понеже ты, отбывая от службы и от инженерного, по указу его величества, учения, принял на себя шутовство и чрез то Виллимом Монсом добился ко двору его императорского величества, и в ту бытность во взятках служил Виллиму Монсу и Егору Столетову, чего было тебе, по должности твоей, чинить не надлежало, и за ту вину указал его величество высечь тебя батогами и послать в Рогервик, на три года».

Видно, под горячую руку попал Балакирев императору: ему пеняли даже на то, что так радовало и веселило всех, – на шутовство. В воспаленном воображении Петра даже излюбленные им прежде проделки паяца становились жупелом, обманом, орудием преступного заговора. Как будто не собственным талантом добился Иван своего возвышения, а втерся в доверие, пролез – все по каверзам злокозненного Монса! Но и в припадке гнева царь наказал своего бывшего любимца мягче, нежели других обвиняемых по сему делу, – Иван получил три года каторги (Егор Столетов – десять лет; Матрена Балк – пожизненную ссылку в Сибирь).

В 1725 году на престол вступила Екатерина Алексеевна. Сама едва не пострадавшая из-за любви к несчастному камергеру, она возвратила в столицу всех фигурантов по делу Монса и осыпала их милостями. Балакиреву был пожалован чин прапорщика Преображенского полка, и он был определен ко двору императрицы. Исполнял ли он в это время шутовские обязанности – неизвестно. Видно только, что он весьма потрафлял Екатерине и ладил с придворными, иначе бы не удержался ни при ней, ни при сменившем ее на троне императоре Петре II.

Иван Алексеевич оказался вновь востребованным при императрице Анне Иоанновне, которая сделала его штатным, официальным своим потешником. «Балакирев… отличался остротою и имел забавную наружность, что при первом взгляде на него возбуждало смех», – говорит его современник Э. Миних.

Характер шутовства при новой монархине изменился, однако, самым разительным образом. С большой выразительностью это показал В.С. Пикуль в своем историческом романе-хронике «Слово и дело». Писатель изобразил шута, который посмел высмеивать злоупотребления и лихоимство, на что императрица в сердцах бросила: «Мы тебя для веселья звали! Не пойму я шуток твоих: то ли весел ты, то ли злишься? Государи за весельем к шутам прибегают, а ума чужого им не надобно… Своего у нас полно!» И действительно, если при Петре шуты резали правду-матку, называя вора вором, клеймя невежество и пороки, то при Анне они сделались бесправными забавниками, призванными тешить двор своими дикими выходками. В ход пошли отчаянные потасовки: шуты царапались, дрались до крови, таскали друг друга за волосы; их заставляли делать идиотские рожи, кукарекать, садиться нагими на лукошко с яйцами, кувыркаться, ползать по полу. Другим развлечением было поставить шутов в ряд и приказать им бить друг друга палками по ногам до тех пор, пока все не падали. В большой чести были шуты заморские: Я. Лакоста и А. Педрилло, которых Балакирев презрительно называл «картофельщиками».

В новых условиях Иван Алексеевич вынужден был мимикрировать, что давалось ему нелегко. О его моральном состоянии очень точно говорит писатель И.И. Лажечников в романе «Ледяной дом»: «Старик Балакирев – кто не знал его при великом образователе России? – дошучивает ныне сквозь слезы свою жизнь между счастливыми соперниками. Он играет теперь второстепенную роль; он часто грустен, жалуется, что у иностранцев в загоне, остроумен только тогда, когда случается побранить их. И как не жаловаться ему? Старых заслуг его не помнят. Иностранные шуты, Лакоста и Педрилло, отличены какими-то значками в петлице, под именем ордена Бенедетто, собственно для них учрежденного. А он, любимый шут Петра Великого, не имеет этого значка и донашивает свой кафтан, полученный в двадцатых годах».