Всесожжение

Это не администратор «Кортасара», просто у Нади проблемы, она не может ни пробудить меня, ни подсунуть новое воспоминание. Я сплю дальше, но сохраняю болезненную осознанность. Надю только что атаковала Вероника, вонзила ей цифровой нож прямо в сердце. Интендант ненадолго потеряла контроль и контакт с миром. Но я не хочу знать результат этой конфронтации, не хочу быть уверенным.

– Я не хочу знать.

Совпадений не существует, пророческие сны должны что-то означать. Я стою в Зале Q, опираясь на стол, лежу на каменном полу спальни, парю в цифровом тумане. Я жалею, что моя амнезия не зашла ещё дальше, и что я выдумал нападение на интенданта. Ронштайн не вынудит меня забросить человеческую перспективу, потому что я был скопирован со всеми слабостями и талантами Францишека Элиаса. Я скопирован на девяносто девять процентов, мне недостаёт лишь одного процента, чтобы иметь абсолютную уверенность. И собственно для этого процента, для окончательного подтверждения, я решился начать войну между ИИ. Возможно, я совершил ошибку, но всё в Замке замерло на несколько секунд, инфор и экраны сайтов, кровь данных застыла в беспроводных каналах, ослепла целая система мониторинга.

– Получилось, Францишек, – неожиданно отзывается Вероника. – Я нашла все данные, они распакованы и доступны в твоём буфере.

– Не хочу знать, – я говорю нечётко, сквозь сон.

Но она только улыбается, прекрасно зная, что я не буду сопротивляться самому сильному, самому пронзительному голоду, который неразделимо властвует над целым миром – информационному. Через миг я загляну в буфер; у меня уже трясутся руки, а холодный пот стекает по спине. Я зависим, как и все на Земле: биологические виды и компьютеры VI поколения, юзеры Вересковых пустошей и сумасшедшие в лапах Вавилона, бедные уборщики и гордые колыбельщики. Я не хочу знать, но читаю собственный смертный приговор. Какие у меня шансы, Вероника? Я чувствую ужасную сухость во рту.

Всего один процент.

Полпроцента.

Ноль.

ІІІ. Morituri [23]

1. Grand mal [24]

Пол Самюэльсон медленно меряет шагами замковый дворик. Его римские, грубо подкованные сандалии громко стучат о брусчатку. Три фигуры перемещаются в разогретом воздухе: спецназовцы ведут доктора к выходу, держа худые плечи в объятиях живых тисков. Они говорят о старом фильме, который смотрели в казармах, переделанной версии триллера «Identity»[25]. Дискуссия лишена смысла, странная, как смех самого приговорённого, который перед тем, как его схватили, обкололся жидкими канабинолами с примесью синтетиков из «Кортекса». Глуповатое выражение не сходит с его лица – вездесущее эмпатическое дерьмо.

Он становится в бетонной пасти главных ворот и показывает нам язык. Перегибает палку, кто-то другой на месте Антона Элиаса уже разорвал бы сукиного сына на куски.

– Баниция. Красивое забытое слово, – говорю я через канал информа.

– Элегантная форма убийства, – громко отзывается Картер, глядя на маленькую фигуру с террасы Стеклянной Башни. – Держу пари, что без нас он продержится максимум час.

Двухтонная плита отодвигается с тихим скрежетом и Самюэльсон исчезает из поля зрения. Он мог покинуть имение на рассвете через боковую калитку, но отец любит зрелища, потому сделал из изгнания учёного театрализованное представление и предостережение для персонала Замка. Сгорбленная спина доктора должна напоминать сотрудникам и членам семьи, что ждёт тех, кто не соответствует профессиональным стандартам в личном небе Элиасов. Мы живём в мире, где нет места даже мелким ошибкам.

Отец-Журавль бессознательно сжимает кулаки. В отличие от нас он не смотрит вниз, по крайней мере, не смотрит своими глазами. Перешёл на внешнее видение и собирает распорошенную картинку с роя пчёл, зависшего в воздухе. Он снова прервал обычный контакт с окружающими из-за болезни, вызванной неправильным составом наноконструкторов в порте колыбели, а произошла она по халатности Самюэльсона.

Схема мозговых волн напоминает небольшой эпилептический приступ. Она достаточно схожа с паттерном болезни, чтобы Надя сочла приступ за petit mal и запустила фармакотерапию. Она уже две недели шпигует отца старыми снадобьями – не может ввести новые лечащие препараты из-за тромбов в кровеносной системе. У отца было уже три серьёзных припадка. Во время последнего произошло настолько сильное кислородное голодание, что контейнер чуть не отделился от мозга и не вошёл в состоянии гибернации. Чёрт бы побрал тогда это тело Журавля и месячные старания мединженеров! Следовало бы подготовить новое воскрешение, но глава рода не даёт на него согласия. У него слишком много дел и слишком мало времени. Он не слушает Надю, которая прогнозирует серьёзные повреждения нейронов из-за электрических импульсов.